— Почему, Алла Анатольевна?
— А его высказывание, "если хозяин прикажет, то для рабыни свято" — чистейшее фанфаронство. Неужели вы не почувствовали? Какой хозяин? Игорёк бы — возможно. Да и то… Вы вот хотите знать — до каких пределов? Насколько рабыни живут не по своей воле? Трудно сказать, но во всяком случае, приказать покончить самоубийством или кого-то убить — уверена — не получится. Даже у Игорька — приди ему эта глупость в голову — вряд ли бы получилось… А уж у Пушкарёва-то — смешно! Какая, к чёрту, ему Вера Максимовна рабыня?! Прекрасная горничная, избалованная любовница, капризная "дочка" — у неё же инфантильность природная, Игорьку в своё время, чтобы справиться с её "детскостью", много пришлось помучаться — но не рабыня. Ну да, Пушкарёв её иногда ремешком постёгивает: легонько — как маленькую девочку. Но это, знаете, даже не настоящие садомазохистские игры, а, как бы это сказать, игры в "садомазохистов". А он — рабыня! Вообразил себе! Вот помяните моё слово, но не пройдёт и года, как Пушкарёв женится на Вере Максимовне! То-то для его Зульфии Эльдаровны будет сюрпризец!
Последнюю фразу Алла Анатольевна произнесла с плохо скрываемым злорадством, и Брызгалов понял, что давнее "дружеское" участие жены Пушкарёва в бутовских семейных отношениях не забыто.
Яновского в Дубках не было, а разговор с Лидией Александровной майор, торопящийся возвратиться в город, решил отложить до другого раза. Распрощавшись с хозяйкой, напомнившей ему о завтрашних похоронах, Геннадий Ильич сел за руль своего верного — но и капризного! — "жигулёнка".
Всю дорогу до города в голове Брызгалова то так, то эдак прокручивался разговор с Аллой Анатольевной — будто бы в магнитофоне нетрезвым хозяином то и дело переключаемом с перемотки на воспроизведение и обратно.
"Госпожа Бутова, стало быть, убеждена, что ни убийства, ни самоубийства рабыне "заказать" нельзя… Ой ли, так-таки — убеждена?.. Во всяком случае, в отношении своего покойного мужа весьма и весьма сомневается…
Да, Игорь Олегович, поназагадывал ты загадок… Робкий с женщинами, у Аллы Анатольевны бывший едва ли не под каблучком — взял вдруг, да и восстал. Женщина это рабыня — и точка! И такой — взбунтовавшийся — Алле Анатольевне до того понравился, что она даже согласилась терпеть твои связи с "воспитанницами"! Почище, чем у Уэллса — в рассказе, где мелкий предприниматель, накушавшись мухоморов, ставит на место свою чересчур расшалившуюся супругу! Но мне, Игорь Олегович, не это… мне бы понять, до какой всё-таки степени тебе удалось вышколить своих рабынь?.. хотя бы некоторых — "идейных"… на что, соответственно, они способны?"
