«Под этим небом черной неизбежности…» | страница 14



Нам бы туда, в заневскую прохладу,
Где тихий монастырь. Нам бы туда.
Но твой рассказ совсем уже не радость
Про странствия, про города.
Нам бы туда, к чему нам путешествий
Горячий хмель чужбинного вина.
Ты помнишь, как тогда нам вместе
Пропела гневною трубой война?
Нам бы туда, в заневскую прохладу,
Там, где заря под пеплом облаков,
Где шелестящим золотым нарядом
Укрыта сень хранительных садов.
1938

«Ну, что ж, я почти современник…»

Ну, что ж, я почти современник
Символистов, акмеистов даже.
Футурист? Я от них отвернулся.
Ну, что ж, я вдыхал петербургский воздух,
Сидел до утра в «Бродячей Собаке»,
Провожал Блока на Офицерскую,
Склонялся к руке Ахматовой,
Пожимал руку Осипу Мандельштаму.
(В азербайджанской столице
Слушал Вячеслава Иванова,
В Коктебеле Максимилиан Волошин
Давал мне убежище в «Доме поэта»!
И я слушал его стихи…)
Я не родился двадцатилетием раньше.
На меня обрушились войны.
В меня стреляли на бреющем полете
Неведомые авионы.
Ну, что ж, я знаю, что лучший друг мой
Погиб в ледяной стране,
Где два месяца лето,
А десять — зима и зима.
Где кусок хлеба и пачка махорки
Дороже человеческой жизни.
Это я сам знаю.
1966

«Вспомни тот вечер, за который я пью…»

Вспомни тот вечер, за который я пью.
Вспомни сонату плохую мою,
Что на фортепьяно тебе я играл,
Фальшивил, сбивался и вновь начинал.
За эти стихи, и за бомбу, за смерть,
За листьев осеннюю круговерть.
Вечера, вечера. Ведь я пью и за них,
За кораллы и жемчуг на руках твоих.
За горькое бремя. Вообще за стихи.
За все непрощенные Богом грехи.
За мост над Невою, за Исаакьевский звон,
Который звучит из минувших времен.
За глаз черносливины. Вновь и опять.
За эту звезду, что нам будет мерцать,
За мильон мильонов световых лет…
А может, звезды этой вовсе и нет?
1966

Платон Зубов (Портрет)

Сильна самодержавная рука
И весело в нарядном Петергофе.
Алмазным орденом горят шелка,
Но так надменен юношеский профиль.
Нестись легко по золотым волнам,
Из прежних кто ему в удачах равен?
И оду звонкую ему подносит сам,
С угодливостью, Гавриил Державин.
Тех нет — Семирамидовых орлов,
Почил великолепный князь Тавриды…
В немилости Мамонов и Орлов,
Их множат дни печальные обиды.
А там война и новых лавров ток.
Всем суждено к его ногам склониться.
Но выше высшего взлететь не смог
Последний фаворит седой Фелицы.
И дни последние в зловещем сне
Екатерининским конец затеям.
Лишь пышный гроб в соборной тишине
Стране напомнит о делах Астреи.
Дорога к милостям теперь узка,
Но он о власти мысли не оставил
Здесь заговор. Пусть в Гатчине пока