- Тпмоха, друг, опостылели мне все эти спектакли, и вся жизнь в надоеду стала... Вели ей не выть, а то хлопну дверью, уйду куда глаза глядят...
- Да разве можно тебе жениться с такой хворью.
- А что делать? Все родятся, женятся, детей пестуют:
помирают. Марья добрая, умная... сам небось завидуешь, Тимша?
Девки запели величальную жениху и невесте, потянули их в круг:
Там куга, там куга подымалася,
Там вода, там вода разливалася.
Выпущу, выпущу лебедя с лебедушкой.
Вел лебедь, бел лебедь Автоном Кузьмич,
Лебедка, лебедка Мария Максимовна.
Им люди, им люди дивовалися:
Что ровня, что ровня сравнялася..
Aвтоном с усмешкой уступил им.
Безрадостным показался Тпмке этот девпшнпк, и оп жалел Марьку, не понимал Автонома. Стыд и боль угнали его на кухню.
14
Несколько парней и молодых женатиков разыгрывали Паню-дурачка, поили подкраспенноп клюквенным соком ьодоп, уверяя его, что это самая крепкая водка. Он пил стаканами, качая бритой до макушки головой, подписывал какие-то декреты, разыгрывая роль большого начальника.
Тимке он вдруг осмысленно подмигнул левым глазом, улыбнулся.
- Садись тут, - сказал он, подвигаясь на скамейке.
Потом сунул свои декреты в карман кителя Острецова.
Застеснявшись Тимки, парни убрали бутылку с водой.
- Ну, а в баню-то сейчас не боишься сбегать, мокрую листву от веника принести, а? - спросил Паньку Степан Лежачий.
Панька ответил, что сейчас не пойдет - выпил и забыл молитву "Да воскреснет бог и расточатся враги его",- - а кто помнит, смело может сбегать в баню.
- Разбегутся они, как тараканы. Понабилось их полная баня. Мороз! - Он погрозпл пальцем глядевшему на него во все глаза парню. - Не дыхни!
Парней подмывала отвага и вязала по рукам робость - столько страшных историй порассказали друг другу. А за окнами завывала вьюга, седая от лютости.
Тпмка надел шапку, на плечи накинул хозяйский зипун. Проводили его в сени, светя лампой. Ветер стучал дверью, сипела в щелях поземка. Свет лампы будто вытолкнул Тпмку в спину, и тьма подхватила его, раскрылатив зипун, понесла по двору.
- Листья чтоб мокрые! - прокричал Степан Лежачий, заслоняя ладонью мигавшую лампу.
За перегородкой на кути, закрыв дверку, Отчев налил водки Захару и себе.
- Выпей, пока Тимка отлучился. Переживает, если увидит тебя во хмелю.
- Тимофа чудной, так иной раз глядит, не знаешь, куда деваться. Ну и уважает меня, прямо за батю родного почитает.
- Глазищами вопрошает почесть каждого: мол, не знаешь ли, кто сгубил моего тятю?.. Да, вот и расстаюсь я, Захар Осипович, со своей первой дочерью... Пей, - Что-то мутит на душе, Максим Сешюновпч, уж так погано, места себе не нахожу. И вино в рот нейдет... Не поторопился Марьку выдавать? Ей бы оглядеться, выбрать... есть люди...
