А они ей кричали теперь про всю ее жизнь, такую короткую и такую бесконечную…
С голодной военной зимы, которая первая осталась в сознании. И мамины запахи — горького пота, когда приходила с завода, и сладкой пудры, когда собиралась в клуб… и отца, приходившего украдкой и совавшего какую-нибудь ерунду, которой она потом дорожила долго и мучительно… а потом первого мальчика, которого пожалела… он был такой кудрявый и так стеснялся… а она почему-то нет… может, свою силу уже тогда чувствовала… и смотрела с первого раза на себя будто сверху — самой противно было… а хотелось так улететь, чтоб елки внизу под полетом плоскими стали — вышивками на ковре… и все… а не получалось… огорчало всегда что-нибудь… привередой сама себе казалась и плакала потом в подушку, не потому что достичь не могла, а потому что не могла приладиться, опуститься чуть пониже и простить, а не насмешничать, не издеваться, не куражиться… тогда бы, может, и ей простое счастье выпало… а она его не хотела…
Однажды осенью они шли с Игорем полем вдоль опушки, и солнце так сладко грело, как бывает раз в году, и то не во всякий — надо уметь поймать этот день в удачное Бабье лето. И у сосенки на мху с сухими слезками на тоненьких волосяных ножках так сидеть было хорошо, обхватив колени и глядя в полупустую грибную корзинку… а он вдруг обхватил сзади и повалил… и она зашептала ему тогда: «Ты что же прямо тут… люди ходят… подождать не можешь?!..» И он молчал долго, ничего не говорил, а потом уж, после… когда опять поднялись, покачал из стороны в сторону головой, посмотрел в глаза и сказал: «Не-а! Никак… ты ж сама не можешь… а то разве я стал бы…» И она тогда первый раз подумала вдруг так отрешенно и трезво: может, и, правда, дура… как со стороны видно… а только теперь, после такого дня — все правильно… ничего не жалко… разве ради такого дня не побежишь на край света! Кто не побежит-тому судьба другая… Когда мама умерла… отец к себе звал… не пошла… дом продала… ему половину денег переправила… оба они мучилась… у обоих не сложилось… и она тоже думала про себя — в них пошла… мама такая красавица была… ну, там дела другие… кто в их годы молодым был, слава богу, что жив остался… там такая коса гуляла…
Вот она смотрела на себя в зеркало и видела маму, и отца за собой сзади… и шепот их слышала своими детскими непонимающими ушами, и смех их счастливый… тесно жили… за занавесками… так на всю жизнь ей боль осталась и единственный страх — в них пошла, и у меня так будет… все врозь… сама по себе. Как каждый…
