— Еще бы. Я стараюсь пореже думать об этой стороне дела.
— Да, это естественно. Вы несчастны из-за нее, не так ли?
— Такова любовь, Монк. Зато поэты не остаются без работы.
— Я думал, любовь — это луна, весна, она…
— Можете, если хотите, назвать это сексуальной озабоченностью. Как бы там ни было, мне иногда кажется, что нужно только одно… обладать ею. Но ради сохранения тона дискуссии давайте называть это любовью.
Вардан по-волчьи оскалился:
— Не мне бы рассуждать о любви — едва ли я когда-нибудь влюблялся. Много хлопот и не слишком большие дивиденды, если можно судить по моим знакомым. Знаете ли, меня, случалось, обвиняли в том, что я довольно холоден в отношениях с людьми. — В его улыбке мелькнуло лукавство. — Уму непостижимо, согласны?
— Вам лучше знать, Монк.
— А вам раньше случалось любить кого-нибудь?
— Думаю, да. Однажды.
— И что с ней сталось?
— С ним, — поправил Годвин. — Конечно, речь не о сексуальной любви. Но это была любовь. Преданность. Восхищение. Все, что понимают под словом «любовь».
— Да, — задумчиво протянул Вардан, — я и сам не совсем понимаю это слово.
— Могу свести его вот к чему: если вы себя забываете, если вы готовы буквально умереть за кого-то, умереть, чтобы спасти, умереть вместо него — тогда, в моем простом, детском понимании, это любовь — к мужчине, к женщине или к ребенку, и неважно, участвует ли в ней секс. Повторяю, в отношении философии и морали я совершенный мальчишка.
Лицо его разгорелось от жара огня. В камине потрескивали угли, холодный ветер трогал тяжелые шторы, и по полу тянуло холодом.
— Могу ли я спросить, кто был сей идеальный мужчина?
— Можете.
— Так кто же он? Вы меня интригуете. — Его губы изогнулись в дружелюбной, циничной усмешке.
— Макс Худ.
Вардан чуть заметно моргнул — чуть заметно задрожали веки — редчайшее для него проявление некоторой потери самообладания.
— По-моему, я не уследил за ходом вашей мысли, старина.
— Простите, вы правы. Ни одна душа в мире не знает обо мне и Максе, кроме меня и Макса, и еще… ну, это не важно.
— Невероятно! Вы полны неожиданностей. Кто же еще? Сцилла, надо полагать…
— Я ей никогда не рассказывал, и Макс, я уверен, тоже.
— Кто же тогда?
— Монк, какого черта вам надо?
— Я должен знать. Я не из прихоти вас сюда вытащил… Все, что говорится сегодня в этой комнате, строго конфиденциально, но вы должны быть со мной откровенны.
— Вы, хитрый ублюдок! Так вы ждете Макса! Но чего ради? С Максом я мог увидеться когда угодно.
