в общем-то все равно, чем все это закончится, тот, кому
(или то, чему…)
принадлежат эти глаза, легко мог бы…
И уже ни на что не надеясь, я мысленно изо всех сил рвусь к этому… Этому чему-то,
(чему-то большому… чему-то огромному…)
ни о чем не моля, а просто желая быть поближе к нему перед концом, и…
Последнее, что я ухватываю краешком вырубающегося зрения, это какая-то огромная серая тень, заслонившая тусклый багровый круг, висевший наверху в пустоте…
И последнее, что до меня доходит, что я понимаю краешком почти вырубившегося сознания, это… Эта тень… ее форма… Это же…
Громадная звериная лапа
(толще телеграфного столба… Намного толще!..)
с выпущенными когтями, похожими на огромные серповидные бритвы, на которых тусклыми искорками вспыхивают багровые блики — отражения заслоненного «лапой» красного диска.
Потом…
Темнота.
В Штатах я пробыла десять дней. Родина встретила меня ранним утром в Шереметьево-2 в лице поблядушки Таньки, приехавшей встречать меня на моей тачке и сразу сообщившей, что мой муж вчера ночью отбыл на недельку в Питер — открывать филиальчик казино.
Я сама уселась за руль, любезно проболтала с ней всю дорогу до дома, войдя в квартиру, сразу вручила ей пакет с подарочками (дешевые шмотки, при виде которых она чуть не кончила от счастья), а потом…
— Танюш, я там накупила себе новых побрякушек, а мои старые тебе, вроде, нравились… Возьми и носи… На здоровье, — я протянула ей заранее приготовленный в самолете пакетик с сережками и двумя колечками, которые носила до этого лет пять, не снимая.
С загоревшимися глазами она потянулась дрожащей рукой (кажется, и вправду, кончила) к пакетику, дотронулась до него и неуверенно отдернула руку.
(… Как животное… Животным инстинктом почуяв что-то не то…)
— Но как же… Они ж золотые… Там же брильянтики…
— Да, какие, там… Просто осколочки. Бери-бери, — я обняла ее и чмокнула в щечку. — И гуляй всю недельку, я соскучилась по домашним делам — сама уборкой займусь. Вторые ключи от тачки у тебя?
Она кивнула, не отрывая глаз от зажатого в руке пакетика с побрякушками.
— Ну, и отлично. Перед приездом мужа… Значит, 30-го, прокатишься по магазинам, закупишь жратвы, лады?
Она кивнула. И убралась. Я надеялась, навсегда.
Поспать бы сейчас, но… Я боюсь спать, боюсь заснуть, потому что это не отпускает меня, не проходит, повторяется снова и снова, стоит мне только провалиться в сон, как
(…Резкая боль рвет меня там изнутри, из распахнутых ног на красный песок выплескивается густая струйка темно-красной крови и моментально уходит в этот песок, сливается с ним, всасывается в него, становясь этим самым песком, а вслед за ней из выворачивающегося от боли наизнанку влагалища… каким-то винтообразным движением выныривает… Вырывается… Вылетает…)
