, поворачивает рыло набок, одновременно метнувшись всем туловищем вперед и вверх — прямо к горлу Хорька. При этом ее извивающийся неподалеку от моих ног «хвост» остается на месте — значит, в этом броске она не двинулась, а просто еще выросла, удлинилась, как-то механически отмечаю я у себя в мозгу, но додумать эту мысль до конца не успеваю. Створки рыла этой твари смыкаются на глотке Хорька, и… На красный песок падает круглый предмет — его башка — и застывает там, словно снежный ком. Белые, как мел, волосы скрывают от меня его лицо и обрубок откушенной шеи, из которой, наверняка, тугой струей бьет кровавый фонтан, но я этого не вижу, а просто знаю, что струя крови уходит в красный песок, сливается с ним, всасывается в него, словно песок пьет эту кровь, как выпил мою, выплеснувшуюся из моей распахнутой vagina перед вынырнувшей оттуда же…
Плоскомордый делает какое-то судорожное движение руками, словно пытается взмахнуть ими и взлететь. Впившаяся створками своей пасти в завалившееся на песок туловище Хорька тварь
(она жрет его!.. Жрет Хорька!.. Вернее, то, что секунду назад было Хорьком…)
даже не сдвинула свое рыло в его сторону, только ее «хвост» приподнялся, покачиваясь, и… Резко рванулся к Плоскомордому, и со страшной силой как таран, ударил его в грудь. Звука не слышно ни от удара, ни из его распахнувшегося за мгновение до удара рта — черного провала, окаймленного синевато-белой ленточкой губ, — но на груди остается такая чудовищная вмятина, что у меня нет ни малейших сомнений: он стал трупом еще до того, как бесформенным кульком рухнул на песок.
Жуткая злобная радость, охватившая меня в тот момент, когда голова Хорька брякнулась снежным комом на песок, исчезает, уступив место ужасу, по сравнению с которым мой прежний страх, толкавший меня вперед по песку до всего этого кошмара, кажется просто детской боязнью темноты. В голове маленьким затравленным зверьком бьется только одна мысль: уйти, вырваться отсюда любой ценой, любым способом, хоть бы даже быстрым и безболезненным концом — смертью… Господи, смерть — безболезненная и быстрая — была бы желанным избавлением, и я молю сама-на-знаю-кого, чтобы сам-не-знаю-кто скорее дал мне ее, но…
Под всем этим ужасом, где-то в глубине уже начинающего вырубаться от дикого страха сознания, я чувствую… Нет, я знаю, что кто-то… Нет, что-то по-прежнему рассматривает меня и все, что здесь происходит — с равнодушным любопытством наблюдает за мной, за черной тварью, жрущей тело Хорька, за валяющимся рядом с ними трупом Плоскомордого. И хотя холодным глазам этого
