Я набросал кусочки бумаги в унитаз — Кот соглашался справлять там нужду лишь при условии абсолютной сухости («Марина открыла для себя прокладки… Су-у-у-хо!» — подразнил я его иногда, но — осторожно!) и наличия там бумажек — и сообщил Коту, что скоро вернусь, не позднее завтрашнего утра… Ну, может, полудня. Кот пожал плечами, прыгнул на телевизор, оттуда махнул на шкаф и уселся рядом с цветком. Он прекрасно знал, что я скоро вернусь, что я скучаю по нему больше, чем он по мне, но на всякий случай давал понять, что опоздай я ко времени его обеда (я оставил ему еду в его миске, но он не любил есть в одиночестве), и — от любимого цветка жены останутся жалкие огрызки. И сам тогда будешь с ней разбираться, спокойно говорили мне желтые фонарики его глаз.
На секунду мне показалось, они говорили что-то еще, какую-то более важную…
Но Рыжая не любила долго ждать, поэтому я кивнул Коту, вышел на площадку, запер дверь и вызвал лифт.
В простой, круто облегающей бедра и короткой, выше колен, юбке и туго перетягивающей талию алой блузке с накладными плечиками, Рыжая выглядела так, что я рядом с ней смотрелся ее шофером. В лучшем случае. Я дернулся было к метро, но она твердо взяв меня за локоть, потянула в другую сторону — к подворотне, выходившей прямо на проспект.
— На тачку я еще не заработал, моя донна, — сказал я.
— Я хочу — я плачу, — небрежно бросила она. — Или у тебя комплексы? — она насмешливо сощурилась и вильнув бедром, легонько подтолкнула меня вперед.
— Какие комплексы, — вздохнул я. — Милого Друга из меня все равно не вышло, так что, как повелеть соизволишь…, - и мы вошли в подворотню.
На улице Рыжая отпустила мой локоть, сунула мне свою сумочку, подошла к краю тротуара и уверенно махнула рукой. Рядом с ней затормозила бежевая Волга, водитель перегнулся через пассажирское сиденье, приоткрыл окошко и спросил:
— Куда?
— Проспект Мира, — небрежно бросила она, не наклоняясь к нему.
— Ладно, — он с интересом окинул ее всю, задержал взгляд на загорелых коленях и… увидел меня с хозяйственной сумкой; интерес в его глазах сменился скукой. — Не по дороге, крюк здоровый… Сколько дашь?
Рыжая раскрыла свою дамскую сумочку, почти не глядя, словно наугад, вытащила две зеленых бумажки (по десять баксов, различил я наметанным, как у всех теперь, на «зелень» глазом) и небрежно махнула ими у него перед носом. Он уважительно крякнул и кивнул:
— Садитесь.
Волга резко рванулась с места и быстро набрала скорость — похоже, движок у нее был форсированный. Мы с Рыжей сидели сзади, она положила голову мне на плечо и потерлась макушкой о мою щеку. Я шепнул ей на ухо:
