— Имеются, — засуетился хозяин и крикнул в дальнюю комнату: — Пашка! Принеси-ка коробки с пистолями!
Появился молодой приказчик с несколькими коробками. Тауберг осмотрел все, затем ткнул пальцем в одну из коробок с двумя «Лепажами», лежащими в специальных углублениях на бархатном малиновом подкладе.
— Эти!
— Сорок два рублика.
Подошел Голицын, до того стоявший в сторонке, молча выложил на прилавок двадцать один рубль серебром. Тауберг, никак не отреагировавший на демарш неприятеля, так же молча положил на прилавок свою часть денег.
— Благодарствуйте, — принял деньги хозяин и, кинув быстрый взгляд в сторону Голицына, произнес сакраментальную для всех торговых людей фразу: — Заходите еще.
— Всенепременно, — буркнул в ответ Тауберг и, устроив коробку с пистолетами под мышку, вышел из лавки. Голицына в ней уже не было.
— Пашка! — снова крикнул хозяин, когда за подполковником закрылись двери.
— Слушаю, хозяин, — вырос перед ним приказчик.
— Быстро за этими двумя! Узнай, куда они поедут.
Приказчик пулей вылетел из лавки, и после дроби его сапог по деревянной лестнице, все стихло. Потом за окном зацокали подковы лошади, и почти тотчас объявился Пашка.
— Они поехали на Соколову гору, — выдохнул он.
— Ясно, — с тревогой произнес хозяин. — Ты это, дуй сейчас что есть мочи к Селивановым и скажи Ивану Афанасьевичу, что его постоялец с заезжим подполковником, похоже, стреляться поехали. На Соколову гору. Понял?
— Понял! — вытаращил глаза Пашка. — А ежели Ивана Афанасьевича не будет?
— Тогда, это, Аграфене Федоровне все доложи. Все. Беги.
Пашка кивнул, и через мгновение его уже не было в лавке. Еще через мгновение стих на лестнице и топот его скорых ног.
Аграфена что есть силы вцепилась побелевшими пальцами в бортик стремительно несущегося шарабана, ощущая себя пестиком в ступке, который неведомая сила поднимает и опускает, швыряя то в одну сторону, то в другую. Да тут еще в спешке угораздило ее водрузить на голову ни разу не надеванную шляпку-шуте, привезенную дядюшкой с Макарьевской ярмарки в прошлом году. Всю зиму галантерейная вещица цвета первой молодой листвы была неизменным предметом ее любования и трепетного ожидания того момента, когда с приходом теплых весенних дней окажется она на голове владелицы, приводя в восхищение и изумление окружающих. На практике оказалось, что фасон новомодного головного убора абсолютно несовместен со спешкой и стремительной ездой в открытой коляске, к тому же от порывов ветра ее поля совершенно закрывали обзор, то и дело стремились превратиться в крылья неведомой птицы и упорхнуть прочь, прихватив с собой, пожалуй, и хозяйку. Перед глазами мелькало то зеленое кружево шляпки, то придорожные деревья, то напряженная спина Африканыча, нетерпеливо понукавшего резвых лошадок.
