— Вот она, жизнь-то. Горе одно, да и все тут…
Неистребимая бабья жалость наполнила ее душу.
Жаль стало беспрекословного Кочубея, которому некому постирать белье, директорскую дочку, беспризорную среди взрослых людей, своего Гришеньку, до которого не доберешься из-за непролазной грязи в степи.
Нет, ни за что не оставит она здесь Гришку. Ни за что! Ведь последний он у нее, самый меньший. Остальных двух сыновей и мужа Николая Порфирьевича отняла война. Так неужели и Гришке пропадать на этой распроклятой целине?
Покончив с делами, Максимовна вышла из палатки. Где-то в глубине души ее все-таки подмывало посмотреть: что же это такое — временная база совхоза? Вышла, огляделась. Над входом в палатку был прикреплен фанерный лист, и на нем красным карандашом написано: «Целинный зерносовхоз «Обильный». Дальше в ряд стояли такие же палатки, и кое-где на веревочных растяжках сушились девичьи платья и блузки, мужские кальсоны и рубахи. Косолапый щенок подбежал к Максимовне, два раза гавкнул на нее и завилял хвостом. Чавкая по грязи, мимо проходили какие-то люди в. полушубках и комбинезонах.
Выбирая места посуше, Максимовна прошла вдоль палаток, удивляясь пестроте и гомону целинного табора. «Как цыгане живут, ей-богу», — подумала она, вспоминая цыганские шатры и кибитки, не раз виденные ею на ивановских окраинах.
Но вот потянулись полевые зеленые вагончики, а за ними новенькие тракторы и автомашины, плуги и пузатые цистерны, ящики и еще какие-то механизмы, сваленные прямо на земл^. Местами под ними виднелся грязноватый снег, не успевший растаять. Всюду копошились люди, что-то подкручивали, смазывали. И Максимовна опять, как вчера на станции, почувствовала себя посторонней и ненужной среди этих людей.
Она уже хотела идти к себе в палатку, как вдруг увидела около трактора юную девушку, почти подростка, в городском синем берете, ватной куртке и лыжных брюках, заправленных в желтые ботинки с меховым верхом. Девушка зябко ежилась и дула на посиневшие кулачки, затравленно озираясь на рослых, гогочущих трактористов, окруживших ее. Среди них Максимовна узнала Кочубея и подошла ближе.
— Не вешай нос, Маруся! — дружески похлопал он девушку по спине. — Вспомни, как мы Комсо-мольск-на-Амуре строили. Там еще труднее приходилось.
— Кто это мы? — неуверенно возразила Маруся, и на ее хорошеньком личике появилась болезненная гримаса. — Нас тогда и на свете не было.
— Неважно! — усмехнулся Кочубей. — Комсомольцы — значит мы!
