«Почему же он не вмешался?» — снова ломал голову Митя, когда они разошлись: один в комендатуру, другой — в камеру.
— Э, мил человек, перловку свою сымать будешь, нет? Никак ты, однако, не отогреешься.
Что ж, сегодня одна перловка. Доппайка не было.
А скорее всего это Саша Земляной. Дожидается, пока дневальный выйдет в дверь служебного хода, направляясь к зданию ОВД, и суёт ему передачку. И не надо ковыряться в простуженных мозгах, ища ответа на никчёмный вопрос: «Почему они не пришли на помощь?» Зачем вообще ответы здесь, на территории хаоса? Всё зыбко, всё бесформенно, всё течёт, всё рвётся. И люди. Люди в первую очередь. Нет в них точки опоры, ничего, за что можно было бы ухватиться, падая. Они жидкие, текучие, перетекающие из формы в форму. Разойдутся под ладонью, уйдут сквозь пальцы. И бессмысленно говорить про кого-то: «хороший», «плохой», «злой», «добрый». Здесь хороший. Сейчас злой. Но будет и другим, и третьим, и совсем уж эдаким, с завитушками. Те менты, что держали его взаперти и смотрели как на убийцу — завтра дороги их пересекутся по-другому, и они будут с ним совершенно другими. Здесь все когда-нибудь — другие. Форма, которую принимают люди, зависит от многого, но только не от них самих. Хаос лепит их… Так что, не стоит говорить про кого бы то ни было: «злой» или «добрый». Всё равно сто раз поменяется и перетечёт из себя в себя. Все подчиняются этим законам. И Земляной тоже. Свой. Чужой. Снова свой. А местные, о которых сказано столько нецензурного — разве им прилепишь что-нибудь определённое? Такая же вода, тёмная вода, ускользающая сквозь пальцы. Каждый раз не оправдывающие ожиданий, неизменно другие с каждого нового ракурса, наверняка другие в каждый последующий момент. Нельзя дважды видеть одного и того же человека. Те, что встретили на площади милицейский «Икарус» — ещё не те, что стреляли сквозь пожар пять минут спустя. Те, что собрались утром перед старой гостиницей — уже не те, что шли по ночному переулку, пряча сигареты в кулак.
— Это просто п….ц, какие кадры попадаются.
Хорошо, когда тепло. Перегретая банка обжигает руку. От перловой каши идёт пар, делающий её похожей на еду. Менты уже поели и теперь курят, развалившись поудобнее по углам, разговаривают. Вернее, говорит Влад. Вспоминает о своей работе. Выглядит он немного разомлевшим, размягчённым. То ли от гречки с салом, то ли от воспоминаний.
— А бывают совсем буйные. Ну, там, работяга какой-нибудь в коматозе — жене фингал привесил, думает, сам чёрт ему не брат. Орёт, посылает нас, грозит. Таких в «ласточку» свяжешь часа на три — как шёлковые. Так их и учим.
