Насытившись, в благодушном настроении добрались и до вина. Не торопясь попивая «Киндзмараули», поговорили о жизни, ее нежданных превратностях и зигзагах. Затем, словно спохватившись, с сожалением оглядев опустевшую бутылку, единогласно выставили мне итоговую «отлично» и стали собираться…
Речь попутчика становилась все менее и менее живой и связной. Он засыпал. Стараясь не разбудить его, я выключил свет в купе, тихо разделся и лег. Уже сквозь чуткий купейный сон услышал, как завозился, укладываясь, сосед.
Утром он поднялся хмурый, неприветливо пожелал доброго утра и сразу пошел умываться, не выказывая ни малейшего желания продолжить вчерашнюю беседу.
Когда подъезжали к Жулянам, попутчик вернулся в купе и стал деловито собираться, а закончив сборы, уселся, уставясь в окно. За окном проплыли Караваевы дачи. Окончание пути уже близко, а меня разбирало любопытство: чем же закончились уроки кулинарии? Не выдержав, спросил все-таки о финале истории.
Как я и ожидал, ответил он неохотно, всем своим видом выказывая сожаление о вчерашней откровенности:
- Да, в общем-то, я вчера все вам рассказал, и добавить нечего. Дальше в кулинарии я совершенствовался уже самостоятельно.
Затем он замолчал, и когда поезд уже подходил к перрону, вдруг добавил:
- А жена спустя пару лет приезжала. Плакала, назад просилась, говорила, что раскаивается… Но ни я, ни Костик не поверили, простить не смогли… Вот так-то бывает, молодой человек!
После чего подхватил баул и, не прощаясь, вышел из купе.
У меня было мучительное ощущение чего-то незавершенного, невыясненного, не узнанного… Но вспомнить, что же я хотел у него спросить, не получалось. И вдруг, как прострелило! Я выскочил из купе. Среди выстроившихся гуськом пассажиров медленно продвигался Виктор Петрович.
- Виктор Петрович, Виктор Петрович!
Он, не останавливаясь, полуобернулся.
- А вы вареную медузу пробовали?
- Нет, не пришлось. Но Таня любила — как вы, молодежь, говорите — поприкалываться…
