«Ты, идиотка, — хотелось сказать мне. — Это я, я читала, переворачивала страницы, я была живой!» Но я ничего не сказала. Я стояла и думала, что душистый горошек почему-то не пахнет, по крайней мере, я этого запаха не чувствовала.
Отец с большой неохотой разрешил Эвану разбить лагерь на берегу пруда. Он не предложил кофе или ужин, как это делали Диллы. Мой отец был не из тех людей, кому понравился бы визит корреспондента из «Бостон пост», приехавшего посмотреть на стоянку Эвана — палатка, два керосиновых фонаря и маленькая лодочка, которую он одолжил у Джона Морса.
Скоро появилась статья с сообщением, что естествоиспытатель из Гарварда надеется вскоре найти доказательства тому, что монстр обитает прямо в нашем городе. Он обнаружил непонятные следы, ведущие через водоросли к коровам. Вскорости на мелководье нашлись вибриссы — выщипанные мною из морды моего Свана и подпаленные на спичке. Несомненно, ни у одной рыбы, включая даже сома в самой глубине придонной грязи, не было таких усов, и поэтому Эван спрятал их в тонкий конверт.
Я была счастлива выгребать на середину пруда и рассыпать соль на листьях кувшинок. Я была счастлива сидеть на береговой вахте до глубокой ночи. Иногда Эван целовал меня, но теперь поцелуи его были не такими, как прежде, они наполнились темными помыслами. И я позволяла ему делать со мной все больше и больше. Я хотела, чтобы так было. Я сыпала соль себе на кожу, чтобы завлечь его. Я думала о нем так, как, бывало, думала о книгах. Он был для меня кем-то, кто мог сделать меня другой, не такой, какой я была на самом деле.
Мало-помалу я устала от такого расписания. Вскочить посередине ночи подоить коров, потом, продираясь через заросли остролиста, выбраться к пруду и вылить молоко, чтобы доказать, что монстр снова кормился на нашем поле. Потом снегоступом провести след змея на земле, а лопатой прибить желтеющие стебли душистого горошка. Собрать остатки чешуи с последних луфарей, которые скоро исчезнут из нашей бухты: как ни крути, а сезон подходил к концу и бухта холодела с каждым часом. Держать Эвана в объятиях, пока не начинало казаться, что меня нет, что я почти исчезла и от меня осталось только родимое пятно на лице в форме фиалки того сорта, что расцветает весной лишь на пару недель.
Как-то раз я проспала. Наспех одевшись, я побежала к пруду. Я вдруг поняла, как много времени прошло с того дня, когда Эван впервые приехал в наш город, потому что над городом уже пролетали стаи перелетных лысух, как обычно бывает в октябре. Вокруг не осталось ничего желтого, кроме волос моей сестры. Она принесла ему кофе, и, может быть, так она делала уже достаточно долго. В этом не было ничего плохого, они просто разговаривали.
