Когда Боб за мной ухаживал, мы часто разговаривали о том, что можно и что нельзя есть. В то время, как и большинство жителей Тренчтауна, я ела свинину. Она всегда была доступна людям с малым достатком и составляла важную часть нашего рациона. Мы ели даже свиные копыта и хвосты, тушили их с фасолью или рисом — это было наше любимое блюдо. Когда Боб объяснил мне, что, по убеждениям растафари, свинину есть нельзя, я решила, что он шутит. Я сказала:
— Ты что, издеваешься? Самое вкусное мясо, я на нем выросла.
Но потом я выслушала его объяснения из Ветхого Завета и подумала, что, может быть, какая-то правда в этом скрыта. Но все равно, как можно не есть чего-то, когда нет денег на другую еду? Без денег мне приходилось есть то, чем тетушка меня кормит, и я не хотела, чтобы она заметила перемены в моих вкусах. Тетушку преследовали давние страхи, что хулиганы Тренчтауна начнут на меня дурно влиять.
Но стычка была неизбежна. Боб теперь все чаще заходил к нам, чтобы забрать меня в студию. Однажды тетушка сварила амарант с треской, в это блюдо традиционно добавляют свинину. Я пришла на кухню и сказала как можно спокойнее:
— Тетушка, я сегодня не буду амарант, потому что в нем свинина.
Тут она как с цепи сорвалась! Кинулась всем об этом рассказывать — кричала через забор нашей соседке мамаше Розе:
— Представляешь, Рита мне только что сказала, она не будет обедать, потому что в еде свинина!
Мамаша Роза отвечала:
— Я тебе говорила, что этот мальчишка… — И они начали вешать всех собак на «Робби и его растаманскую дурь».
Но я проявила упрямство и не стала их слушать, и с тех пор тетушка поняла, что я меняюсь и пытаюсь стать более сознательной, и она приняла тот факт, что до некоторых вещей я должна дойти сама. Например, что означает быть черным. Почему черное такое черное, а белое такое белое.
Сейчас мне кажется странным, что тогда все хотели возложить вину за мои решения на других людей, как будто у меня не было своей головы на плечах. Но я уже чувствовала, что мы — то поколение, которому предстоит встать в полный рост. Боб представил меня нескольким растаманским старейшинам, и после встреч с ними, где они говорили, а я внимательно слушала, я поняла, что эти люди знают, что делают. Я убедилась, что растафарианство гораздо глубже, чем курение травы, — это была философия, которая имела свою историю. И эта история, которой нас не учили в школе, еще больше привлекла мой интерес.
Итак, я проходила через процесс внутренних изменений, но, что бы ни утверждали другие, вовсе не сходила с ума. Я видела, что мне открываются новые истины, и испытывала потребность ими поделиться. Я всегда была религиозна — в детстве в церкви я, бывало, впадала в транс и разговаривала разными голосами, как одержимая. Задолго до встречи с Бобом я читала Библию. А теперь стала проповедовать верования растафари — куда бы я ни попадала, я говорила о возвращении достоинства черных и о том, что надо наконец поднять голову. Например, залезая в автобус, я становилась в проходе и говорила: «Доброе утро, братья и сестры!»
