Внизу было тихо, только медленно текли мутные воды сточного канала.
Тук. Тук. Тук.
Филиппо резко обернулся. Никого не увидел. Слез с велосипеда и бесстрашно вгляделся в темноту.
Тук. Тук. Тук.
— Кто там? — спросил Филиппо глухим как из бочки голосом, демонстрируя уверенность, которой не обладал.
— Человек-Призрак, — ответил голос.
И тогда Филиппо увидел его. Это был странно одетый старик.
— Чего тебе? — пробасил Филиппо, откашлявшись.
— Хочу немного побыть с тобой, если ты не против.
Филиппо сжал кулаки:
— Я не гомик.
— Я тоже, дорогой.
У старика был убедительный и внушающий доверие голос, как у дедушки. У дедушки из рекламы. И все же двигался он, хотя его и окутывала тьма, не по-стариковски, а, наоборот, энергично. У старика была трость, верно, но он не опирался на нее и смог за недолгое время разговора сократить расстояние и оказаться рядом с Филиппо. Филиппо не отступил назад, не позволил себе. Его новая жизнь вора-боксера может начаться с избиения старого пидора-сосульки, почему нет?
— Гони деньги, а потом, может, я тебе достану.
Левый уголок губ старика пополз кверху, и он злобно и порочно усмехнулся:
— Я не старый пидор-сосулька, дорогуша. Я всего лишь самая что ни на есть худшая добыча для настоящего вора-боксера.
Попятившись, Филиппо угодил правой ногой в грязную лужу и намочил кроссовку, сделавшуюся тяжелой. Все его противоречия и мешанина мыслей сбились в необъяснимый ужас: этот мужчина — потому что он, разумеется, не мог быть стариком — прочел его мысли. И Филиппо внезапно вспомнил, что ночью — страшно. Что когда ничего не видно — плохо. Что в темноте все становится другим. Что мрак порождает монстров.
— Потому что я — то есть мы, вы и они — я Человек-Призрак, дорогой. — Произнося эти слова так же сосредоточенно, как произносят мантру, мужчина, похожий на старика, одновременно направил в звездное небо хищнический набалдашник своей трости. — Небесная сперма, дорогуша. Мы все спускаемся со звезд.
Старик говорил вязким, гипнотическим голосом, ухватившись за корешки подсознания, как берут за веревки марионетку и начинают управлять ею с профессиональным мастерством.
— Черт, что ты сказал? — произнес Филиппо, словно в трансе. Как человек, пытающийся очнуться ото сна, постепенно переходящего в кошмар.
— То, что слышал, дорогуша. Я — то есть мы, вы и они — живу в твоих самых страшных снах.
Филиппо понял, что перед ним помешанный. И ощутил, что он стал легким. Можно сказать, бесплотным. Может, ему и в самом деле снился сон. Но он тут же отогнал от себя эту мысль как бредовую.
