Зоя была лауреатом Сталинской премии. Иван пообещал ей, что до их свадьбы дважды станет Героем Советского Союза.
— Будь моим героем, — убеждала его Зоя. — Этого вполне достаточно.
Иван поцеловал ее:
— Я буду твоим героем и Героем Советского Союза, Зоечка.
Один раз, до того, как его самолет сбили в битве за Сталинград, он успел стать Героем Советского Союза. Тяжело раненного, но живого, его вытащили из-под обломков самолета. Целый месяц он пролежал в госпитале, и Зоя каждый день навещала его. Иван невыносимо страдал, понимая, что никогда больше ему не быть боевым летчиком.
По выходе из госпиталя он получил назначение в отдел по расследованию авиакатастроф. Зоя вздохнула с облегчением. Это означало, что ее Иван будет жив.
Но жизнь распорядилась иначе. Вылетев однажды на место очередной катастрофы, он вместо того, чтобы переждать там ночь, решил, несмотря на нелетную погоду, вернуться как можно скорее в Москву, к Зое. Его самолет разбился близ Тамбова. За его могилой ухаживают пионеры (члены организации советской молодежи), навещала ее до последних своих дней и Зоя.
В конце лета 1941 года Зоя снова пошла на прием к Берии:
— Вы обещали мне ознакомиться с делом отца.
Берия снова встретил ее, стоя за столом, но на этот раз на небе не было солнца. Она отчетливо видела его лицо, прячущиеся за стеклами пенсне холодные глаза, которые, казалось, никогда не мигали.
— Я обещал? Что я вам обещал, Зоя Алексеевна?
Она судорожно сжала руки, впившись ногтями в ладони, чтобы сдержаться и не дать ему пощечину. Этот человек играет с ней, играет жизнью ее отца.
— Вы сказали, что я скоро увижу отца. Вы обещали.
— Скоро. — Казалось, он обдумывает это слово. — А как долго это «скоро» может длиться, Зоя Алексеевна? Сколько дней, недель, месяцев?
Она расплакалась. Безнадежно. У этого человека нет сердца.
— А может, «скоро» — это уже сейчас?
Она подняла глаза: легкая улыбка тронула его губы.
— Возвращайтесь домой. Я не уверен, кто там окажется первым — вы или ваш отец.
Всю дорогу домой Зоя бежала. Когда она ворвалась в квартиру, отец был уже дома. Она узнала летний пиджак, в котором его арестовали, скорее, чем узнала его самого. Три года в лагерях превратили его в глубокого старика. Отцу было всего 56, а выглядел он на все 70. Лицо избороздили глубокие морщины, он был чудовищно худ. Когда она вошла в комнату, он стоял, держа руки за спиной, словно заключенный на лагерной поверке.
— Папочка!
Она бросилась к нему и обняла, покрывая лицо поцелуями. У обоих по щекам текли слезы.
