Но он засмеялся, крайне польщенный:
— Тогда прощай!
— Привет, — сказала она, задыхаясь от смеха.
Юноша покраснел.
— Привет, — сказал он, не глядя на нее.
И удалился медленно, стараясь ступать легко под взглядом Лукресии, но заметно было, что он изменил своей привычной походке. Девушка наблюдала, как он махал ей, успокоенный, сворачивая в первую улицу. Она тоже помахала, вытянув руку над своей шляпой. И сразу перестала улыбаться, сделалась хмурой, замкнутой. Подождала минуту.
Повернулась, чтоб посмотреть на часы на башне. Постояла в задумчивости — трудно собираться еще раз. Наконец, взглянув в одну сторону, потом в другую, вышла.
Движенье на улицах поутихло и предвечерний свет был пронзителен и бесцветен. Карета на углу казалась из сказки… колеса и оглобли в россыпи света. Лицо девушки плыло вперед, легкое, внимательное. Она уже различала каменную площадь, полную лошадей на привязи. Возле башни с часами она остановилась подождать. С мыслью слепой и спокойной под особым этим светом.
Люди издалека были уже черны. И между плитами полоски земли потемнели. Лукресия Невес ждала, воздушная, умиротворенная. Поправляла, не глядя, банты на платье. Площадь. Какой вид! Это порог. Она не перейдет его. В холодеющем воздухе руки становились белее, и девушке было это, казалось, приятно: она взглядывала на них время от времени, строго. Над витринами дрожало то же несмелое и неповторимое выражение, что и на лице Персея, — девушка узнала его: это было лицо города Сан-Жералдо в предвечерье. Она ждала.
Так же и предместье, в этот час, подошло к концу своего ученичества. Уже невозможно было бы заметить вот этот столб, вон ту дверь. Или конную статую на площади. Или кого-то из безликих прохожих, что ступали, не касаясь земли. Прерывистое дыханье лошадей создавало зачарованную жизнь вокруг… Неподвижное стояние на месте, казалось, мешало равновесию, и девушка переступала время от времени ногами: она тоже, с ее внешней чувствительностью, какая, через секунду углубления, становилась недосягаемой; порой она дотрагивалась до своих волос и вздрагивала, пугаясь себя самой… недвижные лошади били копытами о бесцветный камень. Лицо девушки не выражало ничего. Тонкие губы плотно сжаты. Был конец дня.
Но вот показался Фелипе, в форме, с красным лицом. Чем больше выходил он на ясный свет, тем невозможнее становилось на него смотреть. Пока, подойдя к ней вплотную и став для нее невидимым, не превратился в воина. Она сжала его руку с робостью, какую вызывало расстояние между их встречами. Но лейтенант сразу же разрушил смиренную необщительность девушки, взяв ее под руку, невидимый, так мало она уже видела, почти безгласный, так мало она уже слышала:
