Когда Ховард распрямился, на его глазах блестели слезы. Он вытер их рукавом. Теперь уже можно признаться. Дэнни, чтоб ты сдох, как я волновался!
Бенджи: Ты сказал сдох! Сдох!
Анна: Бенджи! Ховард!
Но ее разобрал смех. Всех в комнате вдруг разобрал смех, включая нескольких только что вошедших студентов; все суетились, шумно радовались и ударяли друг друга по рукам. Только Анна по-прежнему боялась. Дэнни видел это по глазам: она все время непонятно щурилась, будто ее слепило солнце.
Силы Дэнни иссякали. Волна усталости нахлынула снова и заполнила все пространство, которое прежде было занято злостью. Усталость все глубже вдавливала глазные яблоки внутрь черепа. Дэнни закрыл глаза. Стало темно.
Сегодня моя бригада копает траншею метрах в пяти от внутренней ограды: откапываем магистральную трубу. Когда я поднимаю глаза, по дороге к тюремным воротам приближается маленькая желтая «субару». Это подъездная дорога от шоссе к тюрьме, она идет параллельно сетчатому заграждению, в нескольких метрах от него. Итого между нами не меньше пятнадцати метров расстояния, плюс два ряда сетки, плюс колючая проволока — в общем, кто там сидит за рулем, разглядеть невозможно. Непонятно, с чего вообще я смотрю. Хотя вру, это как раз понятно. Мы все смотрим, всегда.
В четверг посещений нет, поэтому на стоянке пусто, только машины персонала. «Субару» подъезжает и становится на свободное место. У меня нет никаких причин думать сейчас о Холли: четверг не ее день. Я о ней и не думаю, но почему-то, когда дверца «субару» наконец открывается, я уверен, что выйдет именно она. И она выходит.
В руке у нее сигарета, и это первое, что меня поражает. Обычно, если женщина курит, я это сразу могу определить — по запаху от ее рук, волос, дыхания. Но насчет Холли у меня даже мысли не возникало. Скверная привычка, особенно для женщины — прошу прощения у феминистов и феминисток. Выбравшись из машины, Холли прикрывает глаза от солнца и глубоко затягивается, но никаких неприятных чувств во мне это не вызывает. Скорее любопытство: как ей удавалось курить все это время, а я и не подозревал?
И второе, что удивило меня не меньше, — ее наряд. Вместо бесформенного свитера и штанов, в которых она всегда приходит на занятия, на ней длинная темная юбка с мелким рисунком и бледно-зеленая блузка — как у служащей из какого-нибудь офиса. Туфли на каблуке, хоть и небольшом, но все равно кажется, что она привстала на носочки. И распущенные волосы развеваются на горячем ветру. Затянувшись последний раз, она раздавливает окурок носком туфли.
