Амон-Pa взглянул на спасшую его женщину, и чуть было не лишился сознания.
— Мама, мама! — бросился он с криком отчаяния на грудь матери. — Мама, моя добрая, любимая, ласковая мамочка!
Кто-то, не дожидаясь, пока отец Иорама соберется с силами и нанесет новый удар, успел подставить ему подножку, и тот, выронив палку, упал. И в этот момент несколько крепких парней схватили его за руки и за ноги, подняли в воздух и оттащили в сторону, где его связали, а затем бросили посреди площади рядом с камнем, на котором недавно стояли горшочки с лекарствами. При падении он сильно ударился спиной об этот камень и, заревев от страшной боли, захотел вскочить на ноги, чтобы отомстить своим обидчикам, но не смог, так как боль насквозь пронзила все его тело, а тугие веревки крепко держали руки и ноги.
Люди со всех сторон уже спешили к Иораму, чтобы привести его в чувство; кто-то бросился на помощь женщине, у которой была сильно разбита голова; а кто-то успокаивал плачущего мальчика со сломанной ногой. Вокруг Мары тоже собрался народ. Только взбешенный человек валялся на земле без внимания, помощи и сочувствия. У него был сломан позвоночник, и поэтому он стонал и рыдал от страшных болей, сковавших тело. Но ни у кого он не вызывал жалости, а лишь презрение.
Кровь, струйкой шедшая из разбитой головы Мары, застилала ей глаза, и Амон-Pa очень бережно старался очистить от крови лицо матери рукой, но сделать это было невозможно, так как кровь текла слишком сильно. Мара чуть-чуть приоткрыла глаза и сквозь алую, липкую пелену узнала сына. Она улыбнулась ему, и Амон-Pa почувствовал великий, согревающий поток любви матери, шедший из ее сердца.
— Мама, моя любимая, моя добрая мама!.. — снова разразился рыданиями мальчик.
Мара ласково улыбнулась и тихо промолвила:
— Не плачь, сынок… Тебе ведь уже восемь лет… Как ты повзрослел… Знаешь, я недавно видела тебя во сне, ты чудесно рассказывал мне обо всем, чему научил тебя Андрей… И ты прекрасно лечишь людей… Это очень хорошо, мой сынок!..
Мара говорила отрывисто, часто замолкая, чтобы немного передохнуть.
Амон-Pa заметил, как прекрасное синее сияние, струящееся откуда-то изнутри, осветило удивительно спокойное и ласковое лицо Мары.
Она собралась с силами и произнесла:
— Дай мне поцеловать твой лоб, сынок… Амон-Pa нагнулся и лбом коснулся горячих губ матери. Ее нежный поцелуй влил в его сердце весь свет и теплоту Вселенной. И тут ее голова упала на бок, на устах заиграла тихая улыбка, а глаза закрылись.
