— А я устраиваю вас? — спросил неожиданно Иван Петрович, только и спросил он всего на эту тему и смолк.
— Да, — отвечала Дуся охотно. — Только вы очень взрослый, а так устраиваете.
— Что значит взрослый? — спросил Иван Петрович.
— А так, просто взрослый, и всё. Но это ничего. Это может пройти, если я постараюсь, — сказала Дуся, ничего не объясняя; только и сказала всего на эту тему и взяла его руку.
Волосы у нее разбрасывало ветром и под ними раздувалось нежное белое темечко, которое тихо гуляло вокруг головы.
— Думают, что я хуже других, а я и не хуже,
— сказала Дуся негромко. — Видишь ли, у меня лицо такое, не очень. А так я везде ничего и характер общительный.
Какая-то птица, ворочая головой, выкрикивала на дереве свое чириканье.
— Вот руки у меня плохие, — говорила Дуся. — Видишь ли, у меня такая работа...
Она подолгу рассматривала свои руки, круглый ноготь на мизинце и сустав большого пальца, переходящий в край ладони, как он ходит там внутри, в ладони, морщит кожу, -— начиная удивляться себе, словно в детстве.
Временами Дуся останавливалась, словно укушенная за ногу мошкой, и любовно и нежно, с задержкой на икрах, проводила подслюненным пальцем себе по ногам, поправляя чулок.
Навстречу попался одинокий бульдог без хозяина. Бульдог шел спокойно, виляя шелковым задом, как дама, и не удостоил посмотреть на проходящих.
Дорожка с бантами привела на аллею. Сразу стало понятно назначение розовых лент: на аллее в это время проводились бега; судя по оркестру в погонах и по сложенным в кустах гимнастеркам, бега проводились среди солдат или других каких военных, квартирующих в этом районе.
Много людей собралось возле финиша, зрителей. Все ждали убежавших.
Поперек аллеи висел транспарант: «Вперед, к победе коммунизма!»
Мальчишки стреляли из рогаток друг в друга устаревшими гривенниками, избежавшими обмена. Гривенники перелетывали через аллею, как птички.
А мы гаврики из Луги И танцуем буги-вуги, —
пели гаврики, пристукивая друг друга по спине, по лопаткам, но не танцевали ничего и никак.
Оркестранты соскучились сидеть в погонах без дела, они почесали за пазухой под зеленым мундиром и дружно взялись за свои духовые.
Оркестр заиграл сам собой, без команды. Вокруг оркестрантов стояли мальчишки и глядели, не мигая, им в трубы. Другие кривлялись, взявши палки в рот, будто трубы, надували щеки, тиская бока тонким палкам, кланяясь ими на две стороны, подгибая колени, выпирая вперед колесом животы; но без смеха.
