— Что это ты? — удивилась Любаша. Ей рассказали.
— Нет, придется мне, видимо, сходить на проспект, — сказала с силой неожиданно Дуся, начисто утираясь от плача.
Эти слова не ушли, как обычно, куда-то, куда они уходят всегда. Они остались висеть в этой комнате, где-то под лампой с сиреневым абажуром.
— Да что ты, Дуся, да ты подумай, — сказала Катя, очень быстро сказала, как будто думала об этом сама.
— А чего и беречь-то? — сказала Любаша. — Вот бережем, бережем, а на что? Хорошему человеку на это плевать, а худому и беречь не хочу.
— Да тебе-то нечего уже беречь, — сказала Нина строго. — Утащили.
— Я сама отдала. Ни за так, — сказала Любаша громче, чем надо, и вышла на кухню.
Остальные затихли.
— Да, — сказала вдруг Нина серьезно. — Видно, надо разок тебе съездить на проспект. У меня если б были, я сразу тебе отдала, хоть десятку. А и у меня теперь долго не будет.
— Это надо выбиться разок из долгов, а потом оно само пойдет, — согласилась и Катя.
— Вот Маруся Лопухова. Знаешь ты Марусю Лопухову?
— Нет, — ответила Дуся.
— Да как же, да ты знаешь Марусю, у нас в цеху, такая еще... ну, ты знаешь.
Нина кругло почертила в воздухе двумя руками, разводя их все дальше.
— А, — сказала Дуся. — Ну, знаю.
— Вот она ходила однажды. Враз всё поправила и еще на пальто начала набирать. Год уже набирает, скоро, видимо, купит. Но она, правда, видная из себя, не как ты.
— А тебе не страшно? — спросила Катя с интересом.
— Нет, не страшно, — отвечала Дуся. — А мне ничего, я же только на раз. Ничего не поделаешь, если это так надо.
— Да, — сказала Катя. — Ничего тебе не сделать. Заработать бы сразу — так где заработать.
— Нет, и не заработать теперь сразу много, — подтвердила со знанием Нина. — Нет, не заработать. Все шабашки сейчас поприкрыли или плотют мало.
И Дуся поехала на главный проспект.
Глава вторая
СТЫДНО
Целый день Иван Петрович не думал о женщинах.
К вечеру все же он больше не смог и подумал.
Сначала он вспомнил про вчерашнюю девушку, но тут же его захлестнула обида.
Конечно, девушка ждет, что он ей позвонит. Она считает, что он теперь должен ей уже позвонить. У нее уже прочно живет убеждение, будто она поступила с ним жертвенно, необычно. Чем же, чем она пожертвовала для Ивана Петровича? Что она может вообще ему отдать? Одну-единственную женщину, что в ней содержится и не больше, а это очень мало, — но сколько при этом на это настроено, сколько обидной зависимости должен он ощутить у нее на глазах, как должен он уступать, даже если не хочется ему уступать, как нападать — если даже в жизни не любил нападать.
