— Да! — сказал он нетвердо. — Я должен заполнить протокол.
— Валяй! — разрешил Грозный. — Любят у вас бумаги. Грамотные все стали, умники, интеллигенты, критики. Гибнете в бумагах, лес переводите!
Сесть в царском обществе Ячменев не рискнул и приспособился писать стоя.
— Только все это зряшное дело… — отечески усмехнулся Иван Васильевич, — кто тебе поверит, что ты с нами разговаривал, это в ваш-то век науки и техники…
— Поверят! — сказал Ячменев. — Вы подпишете протокол, и экспертиза установит подлинность подписей. Извините, ваша фамилия? — он обратился сначала к даме.
— Романова Екатерина Алексеевна, Вторая, Великая! — отрекомендовалась царица. — В девичестве София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская!
— Год рождения? — бестактно спросил следователь и тут же поправился: — Простите! Я хотел сказать, год смерти…
Екатерина вздохнула:
— 1796… Господи, сколько времени прошло… — и посчитала в уме довольно быстро, — сто семьдесят три года…
— Ваша профессия?
— Русская императрица! — удивилась вопросу Екатерина.
Ячменев постепенно смелел.
— Спасибо, ваше величество! — и обернулся к Грозному: — Можно вас побеспокоить?
— Пиши, пиши! — изрек царь-батюшка. — Иван Четвертый, по прозванию Грозный, профессия — великий государь.
Онегин заговорил не без иронии в голосе:
— Со мной посложнее, сударь. Я, в некотором роде, плод фантазии поэта… И профессия у меня… — он задумался и процитировал: — «Дожив без цели, без трудов до двадцати шести годов»… По-сегодняшнему, должно быть, тунеядец…
Екатерина захихикала, и Ячменев узнал смех, который испугал его в библиотеке.
— Теперь прошу рассказать мне: как и за что убили вы Сергея Ивановича Зубарева, академика, доктора школьных наук?
— Школьных наук! — Грозный презрительно фыркнул. — Мы, к примеру, в школах не учились, но прекрасно руководили!
— Зубарева мы судили! — спокойно разъяснил Онегин.
— Как — судили? — не понял Георгий Борисович.
— Успокойтесь, судили по вашим правилам! — продолжал Евгений. — Я был судьей, а монархи — народными заседателями!
— Что же вы инкриминировали Зубареву?
— Мы судили его, — сообщил Онегин, — за приспособленчество, беспринципность, карьеризм, за надругательство над литературой.
— И историей! — добавил Грозный.
— Откуда вы знаете эти современные слова? — Ячменев поразился, эрудиции призраков. Онегин пожал плечами.
— В библиотеке живем. Читаем газеты, журналы. Следим за текущими событиями.
— Иногда прогуливаемся по Москве-матушке, — вставил Грозный. — На цивилизацию вашу поглядываем. Шум! Бензин!
