дедушка, -- а я здесь брал в самый плохой год шестьдесят...
"Господи, да мне-то что?” -- мелькает у меня в голове, и я забываюсь.
До того сладко сидеть, откинувшись спиной на изгородь и потной шеей
чувствовать ровный, прохладный ветерок, а то вдруг за пазуху пробьется
струйка воздуха или за ворот рубашки и холодком протечет по ложбинке спины.
И так странно и хорошо сидеть, вслушиваясь, как тело наполняется и
наполняется свежестью и никак не может переполниться, это наполнение как-то
сливается с упругим ровным ветерком, с высоким могучим небом, откуда
доносится дремотный, мерцающий звон жаворонков, с лениво перепархивающим от
стебля к стеблю шелестом кукурузы за спиной.
Я знаю, что дедушка сейчас ждет моего вопроса, но мне неохота разговаривать, и я молчу.
-- А почему? -- не дождавшись вопроса, сам себе его задает дедушка и
отвечает: -- Да потому, что я трижды мотыжил, а они
дважды, да и то видишь
как?
Дедушка легко встает и быстро перелезает через изгородь. Я бы сейчас за
миллион рублей не встал с места. Все же я поворачиваю голову и слежу за ним сквозь щели в изгороди.
-- Этот надо бы срезать, -- говорит дед и вырывает из земли уже рослый
стебель кукурузы, -- в этот, и этот, и этот...
Даже я сейчас вижу, что мотыжили плохо, траву у корней кукурузы срезали
небрежно, просто завалили землей, и теперь она снова проросла. Через
несколько минут дедушка перебрасывает через изгородь большую охапку кукурузных стеблей.
-- Лентяи, лоботрясы, бездельники, -- бормочет дед, приторачивая
кукурузные стебли к своей вязанке.
Мне почему-то представляется, что вся деревня сидит в тени деревьев и с
утра до вечера слушает всякие истории, и при этом все сидят, закинув свои
палки поперек шеи, у всех руки лежат на палках, безвольно свесив кисти. Я
смотрю вниз. Под нами котловина Сабида, справа от нее голый зеленый склон,
на котором видны отсюда черные и рыжие пятна пасущихся коров. Густей лес
темнеет во всю котловину. И только местами зелень светлее -- это грецкие
орехи. Они выше самых высоких каштанов, светло-зелеными холмами высятся их кроны над лесом.
-- Дедушка, -- спрашиваю я, -- откуда эти грецкие орехи в лесу? Может, раньше там кто-нибудь жил?
-- А-а, -- кивает дедушка, словно довольный тем, что я наконец-то их
заметил, -- это я их повсюду рассадил и виноград пустил на каждый орех.
Мне странно, что дедушка, такой маленький, мог посадить такие
гигантские деревья, самые большие в лесу. А раньше мне казалось, что
