— Может быть, и так. Но по-моему, не лучше и те, кто крадет норок и револьверы.
— Ты дура!
В эту новогоднюю ночь здорово морозило. Я была горда и рада, а может, и не горда и не рада тому, что ушла, не сказав ни слова чужому мне человеку — полицейскому с Севера, и за весь вечер даже не посмотрела в его сторону, хотя для приличия и пожелала ему, как и всем, счастливого нового года.
— Пойдем побыстрее! — попросила я мальчика. — Мне холодно.
Он догнал меня у садовой калитки. Он или бежал за мной, или ехал в автомобиле, потому что, когда мы уходили, он еще сидел в кухне у органиста.
— Что тебе нужно?
— Я тебя совсем не вижу.
— Но ты весь вечер пялил на меня глаза.
— Я не видел тебя уже почти два месяца.
— Чего он хочет? — спросил мальчик. — Может, позвать полицию?
— Нет, дружочек. Иди домой, ложись спать. Я сейчас приду.
Когда мальчик ушел, полицейский спросил меня:
— Почему ты сердишься? Разве я тебя обидел?
— И да, и нет.
— Разве мы не друзья?
— Не знаю. Не похоже. И больше я не могу стоять здесь в такую стужу.
— Пойдем ко мне, или я пойду к тебе.
— Зачем?
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Этого еще недоставало. Однажды ночью я пошла к тебе, потому что была дура и ничего не понимала. Я думала, мы будем видеться. Но прошел месяц, другой, а ты даже не позвонил мне. И вот мы случайно встречаемся, и тебе вдруг понадобилось поговорить со мной. О чем?
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Не путаешь ли ты меня с Клеопатрой?
Я шагнула к двери и открыла ее. Он шел за мной.
— Подожди, — сказал он, когда я переступила порог. Но он не попытался взяться за ручку двери, хотя я не очень крепко держала ее, он не попытался помешать мне закрыть дверь, а продолжал стоять на том же месте. Я поднялась в свою комнату, чувствуя себя свободной женщиной, если такие вообще существуют.
Дом спал, а может, никого не было дома. Я обошла комнаты и зажгла свет, чтобы посмотреть, что нужно будет сделать завтра утром. Никаких следов гостей я не заметила. И хотела уже пойти к себе, когда услышала, что на втором этаже открылась дверь, и вдруг в голубом свете ночника на лестнице появилась прекрасная дама. Она спускалась вниз, прямо ко мне. На ней была пышная меховая шуба с широкими рукавами и длинное вечернее платье, белые туфельки на пробковых подошвах, толщиной в ладонь, без носков, из вырезов выглядывали окрашенные в красный цвет ногти. Длинной белой рукой, усыпанной драгоценностями, она придерживала на груди шубу; волосы ее — причудливое сочетание естественных локонов и изысканного парикмахерского искусства — спускались на плечи; лицо раскрашено, губы цвета запекшейся крови, почти черные, черты лица застыли, как у лунатика.
