О кофе пришлось позаботиться мне — хозяин был занят игрой. За столом Боги затеяли спор со священником. Они требовали, чтобы он зажигал им сигареты, молился им и в следующее воскресенье произнес о них проповедь в церкви. Бог Бриллиантин заявил, что он — мадонна в образе мужчины, пресвятая дева с фаллосом и близнецами, а Беньямин поведал, что написал атомное стихотворение: «О тата бомма, томба ата мамма, о томма ат!», которое одновременно является началом новой истории сотворения мира, новым заветом Моисея, новым посланием к коринфянам и атомной бомбой.
Священник, огромный детина с Запада Исландии, заявил, что сейчас, собственно, следовало бы снять пиджак и задать Богам хорошенькую взбучку; божество не станет принимать образа дураков, и пусть черт зажигает им сигареты, а почтенные полицейские пусть объяснят, почему явных убийц не сажают в тюрьму.
Развязный полицейский ответил:
— Совершить преступление теперь пустяк, господин пастор. Труднее доказать, что человек совершил его. В последний раз, когда этих парней судили, они взяли на себя двенадцать лишних преступлений, так что дело назначили на пересмотр и до сих пор не докопались до истины.
В конце концов пастор все-таки зажег Богам сигареты и получил за это еще «Черной смерти».
Они спросили, не хочет ли еще кто-нибудь выпить? В горле у Клеопатры что-то забулькало, она попыталась открыть глаза, но снова замерла.
— Пастор, передайте мне зубы Клеопатры, пусть девочка поиграет ими, — попросил Бог Бриллиантин. — И еще хорошо бы каплю молока для мальчика.
Часы в городе пробили двенадцать, в порту загудели сирены пароходов. Пастор встал, подошел к фисгармонии и заиграл новогодний псалом, а мы все запели. Потом мы пожелали друг другу хорошего, счастливого нового года.
