Может быть, мы обзавелись бы домом, стали держать овец и играть на органе. А? Спокойной ночи.
— Сегодня мы пойдем на собрание ячейки, — сказала я Гуллхрутуру в новогодний вечер и взяла его с собой к органисту.
Позже младший сын депутата альтинга говорил мне, что это был самый веселый Новый год в его жизни и что ни разу за весь вечер ему не захотелось взорвать полицейский участок. У органиста не было ничего особенного: кофе, плюшки и дружеское обхождение. «Кадиллак» стоял у дверей, а детская коляска — в комнате. Боги хвастались, что это они убили мерзкого типа Оули, чтобы таким образом ознаменовать рождество.
— А «кадиллак»? — спросил толстый развязный полицейский.
— Двести тысяч кусачек в Америке, а ключ от машины у нас.
— Постарайтесь не попасть в тюрьму за кражу автомобиля, — посоветовал развязный полицейский.
Атомный скальд исполнил песню греческих горцев, прозвучавшую как вой несчастной собаки. Бриллиантин аккомпанировал ему на вяленой треске. Потом они спели песню, сочиненную ими на смерть мерзкого Оули:
Пал проклятый мерзкий Оули,
Омрачавший край исландский,
Черт, в Кеблавике рожденный,
Захотел страну продать он,
Кости выкопать из гроба.
Всем известна его злоба,
Он Кеблавику, разбойник,
Атомной грозил войной.
Пал проклятый мерзкий Оули,
Омрачавший край исландский,
Черт, в Кеблавике рожденный.
В кухне сидел деревенский священник и играл в ломбер с органистом и полицейскими. Все были в хорошем настроении, в особенности священник: он сопровождал Богов, и они угостили его водкой. Когда мы с Гуллхрутуром вошли, они сразу пригласили мальчика сыграть в ломбер, а развязный полицейский, у которого в этот вечер не было дежурства, предложил ему щепотку нюхательного табаку из своей серебряной табакерки, от которого Гуллхрутур зачихал не хуже, чем от слезоточивых бомб, которые бросали в прошлом году во время взрыва полицейского участка.
Старушка — мать органиста — обносила присутствующих водой в пластмассовых стаканчиках, говорила всем «пожалуйста», похлопывала нас по щекам, призывала милость господню на всех людей мира и спрашивала о погоде.
Клеопатра, словно достойно почившая, лежала на сломанном диване, в сложенных на груди руках она держала фальшивую челюсть.
Когда исполнялась песня про покойного Оули, близнецы вдруг проснулись, и Бог Бриллиантин вынужден был взять их к себе на колени. Малыши с черными глазками и коричневым пушком на головках были очаровательны. Глядя на их личики, я поняла, почему старушка так безоговорочно любит род людской. Когда отец взял их на колени, они перестали плакать, и Бог, тихо напевая, баюкал их.
