– Ну ладно, – решился Хмурый. – Давайте ваше заклинание, что там говорить.
– Я тебе, как стражнику, дам большое воинское заклинание, – просветлев лицом, сказал Велегаст. – Чтоб ты всегда мог различить врага и друга, и никто тебя не смог обмануть.
– Давайте, что хотите, – уныло вздохнул Хмурый, сожалея о потерянном душевном покое христианской веры. Он вспомнил золоченые иконы в сумраке храма и звенящий, проникающий в самое сердце голос церковного хора. Посмотрел на запыленного седого волхва и еще больше нахмурился. «И зачем я дал себя уговорить?» – подумал он, вдруг понимая, что из-за этого старца с его непонятным заклинанием он не ощутит больше прежней благодати искренней веры в то, что говорит поп, и в то, что происходит в церкви.
Но Велегаст уже крепко схватил его за руку и, пристально глядя ему в глаза, заговорил глухим рокочущим голосом:
– Повторяй, воин, за мной такие слова:
О Великая Матерь Сва, ты есть сути земные,
Дай мне зреть сквозь покровы на тайны людские,
Мудрость сердцу дай видеть зло и обман,
Не попасться в засаду и вражий капкан.
Дай от зверя чутье и от сокола очи,
Чтоб врага упредить среди дня и средь ночи.
Чтобы внука Даждьбога спасти от беды,
Я на заговор пью от Перуна воды.
Дай мне, Сварог, на плечи могучую силу,
Чтобы с битвы не шел я в сырую могилу,
Чтобы конь подо мной не пал, не спотыкался,
Чтобы меч мой на сече рубил, не сломался,
Чтобы смерть от стрелы до меня не дозналась,
Чтобы смерть от меча меня убоялась.
Ты от внука Даждьбога беду отведи,
Через поле смерти в бою проведи.
Я с водой от Перуна тебе поклянусь
Кровь свою не щадить за Священную Русь.
И победу во славу тебе посвятить,
Дай мне только любого врага победить.
Хмурый пил глотками из ковшика, проговаривая заклинание.
Когда воды оставалось совсем немного, волхв отобрал у него берестяной сосуд и выплеснул остатки прямо в лицо воина приговаривая:
– От Перуна-огня тебе благословенье,
Чтоб Перунова братства
[19] постиг ты ученье.
Взял науку не кровью и не трудом,
А постиг все священной водицы глотком.
Хмурый стер капли воды с лица и оглянулся вокруг себя. Глаза его светились, и от прежней мрачноватой задумчивости не осталось и следа. Собственно, он уже больше не походил на хмурого.
– А и впрямь, водица-то твоя что живая, – сказал он, поводя плечами. – Силушку богатырскую чувствую!
Хмурый подхватил Благовею за плечи и высоко подбросил вверх, как ребенка. Поймал женский визг и поставил бережно на землю.
– Ах ты, охальник! – вскричала красная от смущения женщина, но ругаться передумала.
