Братья долго сидели в отдалении, беседуя друг с другом, и празднование мало-помалу вернулось в прежнюю колею: ваше здоровье, графья и бароны, и так далее. Генри припас несколько бутылок «Грёнстедтс Экстра», отличного коньяка, особо оживившего компанию. Парни вели горячие споры о судьбах мира, а Королева разошлась и принялась танцевать степ, доказывая, что когда-то была танцовщицей.
Было уже довольно поздно, когда Лео наконец оказался рядом со мной. Он успел немало выпить, но казался собранным, хоть и усталым. Он спросил, как мне живется в квартире и чем я занимаюсь. Я рассказал, что пишу современный вариант «Красной комнаты», что дело движется и что живется мне прекрасно.
— А как дела в Нью-Йорке? — спросил я. — Генри все ждал писем, но их не было…
Взгляд Лео потяжелел и почернел, одновременно излучая угрозу и равнодушие. Он долго молчал, уставившись на подсвечник.
— Да, — произнес он, наконец. — Было здорово. Очень здорово. Дома, наполненные магмой — словно город стоит на вулкане, — вывески и окна горят и пульсируют, только и жди извержения. Я часто ходил в кино…
— Ясно, — отозвался я, немного сбитый с толку. — Ясно.
— Ты мне поверил? — спросил Лео, не отрывая взгляда от свечи.
— Что? — переспросил я. — Как это — поверил?
— Ну, про дома? — Лео улыбнулся.
— Почему я не должен верить тебе?
— Потому что я там не был, — ответил Лео. — Я никогда не был в Америке.
Я усмехнулся, чувствуя, что этот странный человек совершенно заморочил мне голову.
— Что ты ржешь? — угрюмо спросил он.
— Не знаю.
— Я в психушке лежал, — сказал Лео. — В психушке.
«Гербарий»
(Лео Морган, 1948–1959)
«Мое сердце больше не бьется, / оно отбивается…» — такие строки я нашел в пропахших благовониями комнатах Лео пару дней назад, и сейчас у меня есть повод сомневаться в том, что это сердце до сих пор отбивается. Поэзия Лео Моргана носит несомненный отпечаток инфернальности: слова, высеченные демиургом, шаманом, колдуном Морганом на стенах наших внутренних пещер, среди сталактитов слез. Эти слова словно магический код, последний сигнал для наших душ, готовых ринуться в атаку со штыком совести наперевес.
Как и все маги современности, Лео попал в психиатрическую лечебницу, и на окраине Стокгольма, в Лонгбру, теперь хранится личное дело пациента Лео Моргана под номером 480228, а также полный псевдоанамнез. Я, разумеется, не получил доступа к документу: в отличие от истории болезни фашиста и идиота Германа Геринга, он по-прежнему конфиденциален — но я не дурак, и у меня есть связи. Однажды мне представилась возможность констатировать, что документ без преувеличения можно назвать «отмытым», то есть содержащим задним числом откорректированную и цензурированную историю болезни. Поэтому я и пользуюсь определением «полный псевдоанамнез».
