Похохотав над вознесением Павана, мы вернулись в Инферно, дабы увенчать поглощенный гусиный жир мороженым с вареньем из имбиря.
Мы сидели, потягивая коньяк, в наилучшем расположении духа за столом, который, как водится, к этому часу напоминал поле брани: кофейные чашки, блюдца из-под мороженого, пепельницы, опрокинутые пустые бутылки и грязные салфетки, — когда по комнате вдруг пронесся ледяной ветер, ворвавшийся к нам извне; неприкаянный ангел распахнул дверь, развеяв дымку, туман, алкогольные пары, смех — короче говоря, die Stimmung.
Он стоял в дверном проеме, и я, конечно, не знал, кто это такой, но много раз видел его в городе, а также на концерте Боба Дилана прошлым летом в Гетеборге. Наши места были рядом, и этот тощий тип сидел, прищурившись, с абсолютно заторможенным и отсутствующим видом. Но я узнал его, потому что год за годом встречал в самых разных местах, где что-то происходило. Он был и на концертах у Йердет, и у Вязов, и у Института Дизайна, и в демонстрациях участвовал, и вообще во всем этом цирке.
Я, конечно, не понял, что этот человек делает здесь, на нашем тайном праздновании в подвале. Сначала я подумал, что он услышал звуки, доносящиеся снизу, и спустился, чтобы ему налили. Но вскоре выяснилось, что я ошибался.
— Лео? — в изумлении произнес Генри. — Лео?! — несколько раз повторил он, прежде чем встать из-за стола, чтобы пожать брату руку и как следует поздороваться. — Но… черт возьми, как это? — спросил он в прежнем изумлении.
Лео оказался совсем не таким, каким я его себе представлял. Генри утверждал, что мы очень похожи. Мне так не казалось. Лео был намного выше Генри и выглядел изможденным. Впалые щеки, серая кожа заядлого курильщика, торчащие скулы, бегающие глаза под черными вьющимися прядями волос, свисающими на лоб. На приветствия Генри брат отвечал довольно сдержанно.
Итак, перед нами был Лео Морган, вундеркинд, превратившийся в молодого поэта, певца поколения ранних шестидесятых, «прови», демонстранта, музыканта-авангардиста, писателя и разоблачителя пороков общества. Кем еще он стал, я не знал — и, пожалуй, к счастью.
Остальные гости довольно хорошо знали Лео Моргана, они приветствовали его с почтением, которое мне трудно было понять: словно какого-то социального инспектора. Со мной Лео поздоровался кивком — после того, как Генри объяснил ему, кто я такой.
Из-за неожиданного происшествия, прервавшего застолье, Генри как-то приутих и сник. Он не ждал, что Лео вернется домой. Сидя в конце длинного стола, братья тихо и сдержанно разговаривали — никто не слышал, о чем шла речь. Я догадывался, что Лео есть что рассказать об Америке, хотя в тот момент все выглядело вовсе не так, как бывает, когда кто-то возвращается домой после долгого путешествия и рассказывает о своих приключениях в дальних краях. Ни бурных жестов, ни взрывов хохота. Эта дискуссия больше напоминала обсуждение предстоящих дебатов в штаб-квартире партии.
