Смиренно сгорбясь над Виленкой,
он ничего не ждал такого…
Ходил на службу пан Домейко,
и лед царапали подковы —
был мост как мост. Тряслись повозки,
горланил нищий кривоносый,
и тлела лампочка в киоске
и золотила папиросы.
Вдруг зазвонило словно в церкви,
и ты возникла, смуглый ангел, —
и фонари, как офицеры,
блистая, замерли на фланге.
От снега веяло по-майски —
и запах, винный и кадильный,
был как «Баллады и романсы»,
когда смеркается над Вильной.
А мост был в отсветах сапфира,
стыл серебром, тускнел опалом,
стал золотым — и, как порфира,
остался алым.
(Перевод А. Гелескула)[203]
Включается — вдруг — освещение: вместо «тлеющей лампочки» — «фонари», и мост преображается в сказочный. Тут же присутствует и Мицкевич (своими «Балладами и романсами») и тем самым романтический контекст Вильно (в который вписывается и «филаретская» фамилия Домейко). Блеск золота, серебра, ярких красок ориентирован на стилистику барокко и в то же время привносит краски другого поэта — Словацкого. Личное событие — появление на мосту возлюбленной — включается поэтом в романтическую атмосферу старого Вильно, его легенд, прошлого, это тот воздух, из которого сгущается счастливое событие, выводя из будней, преображая все будничное, жалкое и бедное. Город предстает кристаллизацией суггестивного чувства поэта: «Читатель поддавался ее [поэзии] музыкальному волшебству, проглатывал порции абстракционизма, которые у других поэтов его только раздражали, смеялся неожиданным цирковым трюкам автора, одним словом — незаметно для себя самого вступал в мир, где законы действовали иные, нежели в обыденной жизни»[204].
Варьирование этих мотивов выступает в иной тональности в стихотворении «Ночь в Вильно» («Noc w Wilnie», 1935).
В сердце нежно, а в воздухе слезно.
И промозглая ночь замогильна.
Не безумного ли бредом тифозным
рождена вся эта хмурая Вильна?
И с такими вот мостками кривыми,
где всего романтичней — топиться,
и плывущими в туман мостовыми,
и пивными, где охранка толпится.
Займа требует плакат из простенка.
В дым извозчики, а улочки узки.
И сварливая речонка Виленка
плачет, темная, надрывно, по-русски.
(Перевод А. Гелескула)[205]
Даже время как-то неопределенно: то ли XIX век (но на сей раз сгущена обратная сторона романтики), то ли современный автору город, в котором проступает недавнее прошлое имперской провинции. Наряду с иронией, в атмосфере стихотворения ощущается мрачноватая романтика, разлитая в городе и наводящая тоску, меланхолию — быть может, от пасмурности, серости, недостатка света.
