Звуки аккорда сплелись так дивно, что Стжижецкий дрогнул, точно сам поразился тем, что высказал; струны застонали как под ударом костлявой руки смерти. Стжижецкий бросил взгляд из-за рояля, но, кроме г-жи Скразской и m-lle Лименраух, не увидел никого.
— И никогда уж?.. И никогда?.. Никогда?.. Я упал бы к ногам твоим, целовал бы руки и ноги, если бы ты мне подарила хоть одну прежнюю улыбку, хоть один прежний звук твоего голоса…
— Неужели это была только игра возбужденных нервов? И ведь я сам… сам оттолкнул тебя, сам растоптал этот цветок, сорвал это солнце с неба… разорвал эту лилейную пелену.
— Я сам…
Стжижецкому показалось, что вместо металлических струн в рояле натянуты его собственные нервы. Он терзал свои нервы… терзал собственное тело. Ему чудилось, что при каждом ударе кровь брыжжет со струн, наполняет рояль, выступает из краев, заливает зал… все становится красным… пурпурным… все тонет в этой крови… все: мебель… цветы… люди… она…
M-me Скразская, с лицом как арбуз, и m-lle Лименраух, с лицом как морковь, вскочили с места. Рояль под пальцами Стжижецкого издал какой-то странный, дьявольский звук.
И Стжижецкий брал аккорд за аккордом. Рояль ревел смехом. M-me Скразская и m-lle Лименраух тонули в его крови, в той крови, что лилась из рояля в зал, и утонули бы, должны бы были утонуть, если бы эта кровь доплыла туда… туда… где эти цветы. Хе… хе… хе… Рояль ревел таким нечеловеческим, таким страшным хохотом, что Стжижецкий услыхал где-то позади себя:
— Mais qu'estce que c'est?
Пусть течет кровь, течет! Исчез рояль, исчезла гостиная Лудзких, и m-me Скразская и m-lle Лименраух, исчезло освещение… цветы… все исчезло… осталось одно пространство, и шум, и гул, и море его текущей крови… Кровь касается ее ног… подплывает к ним… хочет подняться выше… обдать ее… и не может… Странно, непонятно… В этом наводнении, в этом океане крови, что может, кажется, затопить Альпы, она одна стоит невредима… Кровь волнуется, бушует и кружится вокруг нее, вздымается волнами и пеной, но ни одна капелька не достигает ее ног… Рояль под пальцами Стжижецкого зарыдал… Струны издали странный, раздирающий душу, невыразимо скорбный стон отчаяния. Глаза Стжижецкого стали влажны, он захотел подняться, зная, что все, что он ни сделает, будет смешно… и вдруг у него потемнело в глазах…
— Ах, ах! — вскрикнули m-me Скразская и m-lle Лименраух.
Стжижецкий пришел в себя.
— Mais qu'estce que c'est? — Что с ним такое? — услыхал он сзади себя.
