Иван Евсеевич в эту минуту стоял возле трибуны, держа в левой руке неизменную кепку с пуговкой, и говорил, обращаясь к залу:
- Словопрения ваши, безусловно, никому не нужны, потому что вы здесь уже никого не представляете. Разве что самих себя. На ваше счастье, городской голова, товарищ Калинин, - человек очень вежливый, а то матросы быстро порядок навели бы... Нет, нет, - махнул он кепкой, услышав негодующие выкрики. - Мы без грубостей. Двери для вас открыты. Кто отсюда идет - пожалуйста. Но в зал - ни ногой! Кому покушать желательно или там нужду справить - мы не задерживаем. И уж лучше не отнимайте время, шагайте сразу домой. Все равно до вечера ни один, безусловно, не усидит. Советую поторопиться и провести время в теплом домашнем кругу.
Евсеев спустился со сцены, пошел по ковровой дорожке, поскрипывая сапогами. Матрос, стоявший возле двери, стукнул прикладом об пол.
Шрейдер вздрогнул, втянул голову в плечи и направился к выходу.
Один из помощников Калинина, член новой управы, недавний рабочий, влетел, запыхавшись, в кабинет городского головы:
- Бунт, Михаил Иванович! Бабы против власти восстали, хотят сюда идти, стекла бить!
Калинин вышел из-за стола.
- Не надо так волноваться. Где женщины бушуют? В Минском переулке?
- Там их тыщи три собралось, с ними солдаты больные да увечные. И контра всякая. Требуют пособие. А мы что? Кому давать? Сколько? Документов нету, кассиров нету, считать некому!
- И все же стекла бить не следует, - заметил Калинин. - Это не выход из положения...
- Все объяснил я им, Михаил Иванович! Второй день митингуем. А там ораторы свое гнут: давай пособие - и шабаш!
- Они правы.
- Понимаю, что правы, но что же делать?
О положении в Минском переулке, в Особом присутствии по призрению больных и увечных воинов и семей запасных, Калинину было хорошо известно. Там саботажники причинили наиболее ощутимое зло. Прежде чем покинуть работу, служащие порвали, разбросали, перемешали самые необходимые документы, списки и учетные книги, по которым выдавались денежные пособия сотням тысяч солдат и жителей города. Все помещения Особого присутствия были хаотично завалены бумажными грудами, в которых даже сами служащие не разобрались бы и за полмесяца. А для людей со стороны - вообще темные дебри. Но инвалиды и солдатки требовали то, что им положено.
Захватив матросов, Михаил Иванович отправился в Минский переулок. Там собрались женщины плохо одетые, бледные, с нездоровыми лицами. Солдаты с костылями, у некоторых руки на перевязи. Солдаты держались спокойнее, слушали ораторов, а женщины, особенно с маленькими детьми, кричали вразнобой, грозили, пробивались вперед, к подъезду.
