Долго длилось молчание. Наконец Хейдар, еще раз тяжело вздохнув, нарушил его:
— Никому не скажу, Ичан, тебе скажу. Ты честный человек. Мы с тобой прожили трудное время, ты меня не выдашь, ты мне друг. Думаешь, это я придумал против кызыл-аскеров идти, сельсоветы, ГПУ ругать? Нет, Ичан, приказали... Аббас-Кули приказал... За горло берет... Его бичак[22] уже щекочет мне девятое ребро...
Ичан слушал, затаив дыхание, зная по опыту, что сейчас Хейдар начнет рассказывать свою историю. Но сейчас эта история, давно известная Ичану, приобретала вдруг совсем неожиданный смысл.
Помолчав, Хейдар продолжал:
— Восемь лет назад перегнал я через гулили корову, хотел подороже Советам продать, хлеба купить, вернуться домой. Аббас-Кули согласился провести меня через гулили, сам знаешь, что из этого вышло. Дома осталась Патьма, она ждала ребенка, две девочки, сынок — оглан Барат-али... Для Патьмы темной шалью закрылся солнечный день, ни коровы, ни хлеба, ни мужа. Как она могла одна такую семью прокормить? Где они сейчас? Живы ли? Ничего не знаю... Освободился, — продолжал Хейдар, — ну, думаю, ни за что не дадут мне пропуск в погранзону, чтобы семью искать: война! А я из лагерей! Ты знаешь, Ичан, дали! Большой начальник, погранкомиссар, полковник Артамонов сам меня вызвал. «Плохо ты сделал, Хейдар, — говорит, — что с Аббасом-Кули через границу пошел, но мы теперь знаем, что ты никакой не кочахчи, бедный человек. Давай, Хейдар, ищи свою семью, узнавай, где она. Надо будет, и за кордон к себе пойдешь, мы поможем». Вот это, Ичан, сердце мое огнем печет. Как я против полковника пойду, когда он меня как брата принял?.. Сказали мне, что живет в ауле наша старая Сюргуль, пошел к ней. Она знала Патьму, когда та еще девочкой была. Говорю: «Салям, баджи! Коп-коп салям Сюргуль-ханум, как живешь, как твое здоровье, не знаешь ли, где моя семья?»
«Ай, — говорит, — я про свою семью не знаю, где она, что я могу сказать о твоей?» Потом подумала и говорит: «Иди в пески к Дождь-яме, что рядом с колодцем Инженер-Кую. Там тебя встретит один человек, он знает». Не поверил я, говорю: зачем меня, старого, в пески посылать, я и здесь скоро помру. Хочу перед смертью в глаза Патьме, своим деткам посмотреть.
Она говорит: «Слышишь, гейч на кибитке кричит? Так приказал этот человек. Каждый, кто знает, услышит гейча — к нему пойдет. Ты на ту сторону гулили смотришь, тоже к нему иди. Он знает...»
Пошел я. Долго шел. У Дождь-ямы выходит ко мне Аббас-Кули... «Ай, — говорит, — салям алейкум, Хейдар яш-улы. Давно я тебя не видел. Ты, наверное, думал, больше не встретимся? А я тебя ждал». Хейдар помолчал. — Знаешь, Ичан, — сказал он, — я сразу даже не нашел, что ответить. Спрашиваю: «Откуда ты знаешь, что я приду?» Он отвечает: «Я все знаю. Знаю, зачем ходишь. Знаю, что хочешь обратно через гулили махнуть». Тогда я сказал: «Правильно, Аббас-Кули, ты мне помог в лагеря попасть, помоги домой вернуться». Он говорит: «Обязательно помогу. Как только сделаешь мне одно дело, сразу тебя обратно в Иран отправлю. Не сделаешь, сам без меня через гулили пойдешь — передам амние
