Психология и трубадуры | страница 3



     Если отвлечься от эстетических  достоинств  сочинений Арнаута, забыть о том  месте, которое они  занимают в истории поэзии, так же как о его музыке, изяществе его наблюдений, живости  чувств,  - все равно  останется  проблема смысла.

     Может показаться,  что  суть этой  проблемы  покоится на  весьма шатком основании;  что все это  - дело вкуса или  точки зрения, чуть  ли  не вопрос личных пристрастий: приписывать  или  нет  некоему  пассажу в канцоне "Doutz brais  e critz"[3], где в третьей строфе поэт говорит о крепости, воображаемом замке - визионерскую  многозначительность, или  же вы предпочитаете считать, что речь здесь идет о "даме":

     "Она предоставила  мне  защиту,  простерла вокруг меня  свою  волшебную мантию цвета индиго, и сквозь нее не проникнуть взорам клеветников."[4]

     Это может быть  причудливый  образ и только,  - пустая галантная фраза; встреть  мы  ее  у  Геррика[5] или  Декера[6], у кого-нибудь  из второстепенных елизаветинцев, мы  имели бы  полное право именно  так  к  ней относиться и с легким сердцем оставили  бы ее без внимания. Можно, конечно, увидеть в  этом пассаже  некую "историческую реалию",  но  -  защита,  предлагаемая  втайне, выглядит  несколько странно. Как  бы то  ни было, я не оспариваю мнение тех, кто склоняется к любому из этих двух толкований, каждое из которых  куда как наглядно - и тем менее кажется мне удовлетворительным.

     Мы, хотим того или нет, должны считаться с целым  рядом взаимосвязанных вещей;  идя  по   пути,  предлагаемом  "визионерской  интерпретацией",  надо посмотреть, не  прольет  ли она  свет  на события  и  проблемы  иного  рода, взвесить все шансы за и  против нее. Примем во внимание  климат,  бесконечно чувствительный  характер нашего  жонглера  и склад  умов тех,  кто ценил его мастерство. Задумаемся, чем стала  поэзия  меньше  чем  через век  под пером Гвиницелли,  или  "il nostro  Guido"[7],  когда  создавались  стихи  вроде той баллаты,  что кончается: "Vedrai la sua virtu nel ciel  salita"[8]  и вспомним все настроения  Дантовых  стихов.  Все это, взятое по отдельности,  вряд  ли может служить  неким специфическим доказательством. Но вспомним историю того времени, Альбигойский поход,  провозглашавшийся  как поход  против  секты, в учении   которой   ощущался   привкус  манихейской   ереси,  вспомним,   что провансальские  песни неотделимы  от языческих ритуалов Празднества Майского Дерева.  Прованс  куда  меньше,  чем  вся  остальная  Европа,  был  затронут нашествием с Севера  во времена Темного Средневековья; если  язычество где и выжило, то именно  в Лангедоке,  втихомолку. Вот  каким  духом был проникнут Прованс,  чья  эллинистичность   бросится  в  глаза   каждому,  кто  сравнит "Греческую  антологию"  с произведениями трубадуров.  Они,  так  или  иначе, утратили  имена  богов,  но  сохранили  в  памяти имена  возлюбленных. Такое впечатление, что главными текстами для них были "Эклоги" Вергилия и Овидиий.