Психология и трубадуры - Эзра Паунд

     Как за средневековыми повествованиями,  будь  то  рыцарский  роман  или шансон дю жест,  скрывается незамысловатая склонность к  "романтике", так за канцонами мы обнаруживаем "любовный код".

     Одна-две теории, раскрывающие внутренний смысл такого кода, могут в той или иной мере подвести нас к пониманию этой эпохи.

     "Рыцарская  любовь"  -  по  крайней  мере, то, что  я склонен  под этим подразумевать, -  была  искусством,  которое  сродни  религии.  Вовсе  не  к неясности ради нее самой стремились авторы, принадлежавшие к "troubar clus".

     Искусство  живо  лишь   до   той  поры,  покуда   занято  истолкованием реальности, то есть,  покуда оно выражает что-то, задевшее художника намного сильней и глубже,  чем  его  аудиторию.  Он подобен  зрячему  среди слепцов, которые готовы внимать ему лишь до тех пор, пока его слова подтверждаются их чувствами или кажутся  им истиной. Если же  он отвергает высокую  честь быть истолкователем, если он говорит только ради того, чтобы наслаждаться звуками собственного  голоса, аудитория  какое-то  время будет  вслушиваться  в  эту невнятицу, в  шелестение  разукрашенных слов,  но  весьма  скоро  поднимется ропот, легкое  брожение в рядах присутствующих  - и  вот  перед  нами  столь знакомое  положение  вещей,  предосудительнейший "разрыв между  искусством и жизнью".

     Функция  посредничества - высшая  заслуга искусства, и  именно по  этой причине мы полагаем, что своего рода сверх-научная точность есть тот пробный камень,  тот  оселок,  на   котором  проверяются  дарование  художника,  его честность,  его  подлинность.  Он  никогда  не   должен  переступать  черту, отделяющую смутный намек от того, что невыразимо.

     Если подойти с этой меркой,  во-первых,  к  претензии художника на роль истолкователя,  а во-вторых, к  той тщательности,  с  которой выполнено  его творение, мы  обнаружим, что "Божественная комедия" есть  не  что иное,  как доведенная до совершенства метафора жизни; перед  нами - собрание утонченных предпочтений,  выстроенных в  порядке их  развертывания. По  сути,  художник равно упивается описанием неба и ада, земного рая и усеянных  цветами  лугов Лимба,  описанием  явления  Любви   в  пепельно-сером  видении   -  и  таких несущественных,  казалось  бы,  деталей,  как  птицы или  кусты...  ибо  для художника все они - равно достойная возможность проявить точность, точность, благодаря которой только и могут иные из этих сущностей обрести бессмертие.