— А я так не умею.
— Ну, ничего, — потрепал его за вихры Петрович. — Я тебе покажу «волшебный пенделек». Один раз вдаришь, и все петухи стороной обходить станут.
— А гуси? — с надеждой в голосе спросил мальчуган.
— И гуси, тож… И селезни.
— А когда научишь? — окончательно просветлел Вовка.
— А вот сейчас к твоим соседям загляну, и сразу апосля займемся.
Шагнув к высоким зеленым воротам, Петрович повернул кольцо железного засова.
Дверь открылась в тот момент, когда тяжелый, остро заточенный топор опускался на белую шею петуха. Державший его за лапы Афанасий Колокольников, с видом любящего свою работу палача, обтер кровавое лезвие о чурбак и отбросил безглавую тушку к поленнице.
— За нападение на человека — голову с плеч, — констатировал смерть Петрович, огладив сивые усы. — Сурово, но справедливо.
— Что ж ты сделал-то, ирод?! — вышла на крыльцо супруга Колокольникова Зинаида. — Я ж сказала крылья подрубить, а не голову.
— Да? — искренне удивился Афанасий. — Значит, я не так понял. Ты ко мне, что ль, Петрович?
— Да не то чтобы к тебе… Так, мимо шел. Смотрю, петухи летают. Думаю, непорядок. Зашел. Гляжу: ан нет — уже порядок.
* * *
Когда начался дождь, Полынцев с опасением заметил, что в «Жигулях» Мошкина не работают дворники. Положим, в этом ничего удивительного не было — все в пределах заявленного стиля. Настороженность вызвало другое. Достойный своей машины хозяин, шоферское мастерство которого заключалось в том, чтобы сыпать ругательства на головы встречных водителей, вдруг, прищурив глаза, вынул из кармана большие черепаховые очки и ловко нацепил их на нос. Полынцев напрягся.
— Так ты еще и слепой, Мошкин!? Тормози сейчас же, я лучше на автобус пересяду.
— Не дрейфь, приятель, — уже доехали.
Заявление было не совсем корректным. На самом деле они не «до», а «за» ехали… В придорожную канаву, что темнела за светофором по улице Амурской.
— Лучше в канаву, чем в зад «Мерседеса», — с облегчением вздохнул Полынцев, открывая дверцу.
— Толкнешь? — наивно спросил Мошкин.
— Я б толкнул… твою колымагу с высокой горы. Вылезай, пешком пошли.
— Я машину не брошу, — проявил меркантильную озабоченность коллега.
— Ну, и сиди здесь, зоркий сокол, — бросил Полынцев, хлопнув дверцей. — Без тебя управлюсь.
Прыгая через лужицы, он добрался до почты и, миновав разбитую дорогу, вышел к щербатым воротам старого бревенчатого дома. Калитка оказалась не запертой. Во дворе пахло угольком, черневшим у прогнившего сарая, и уличным туалетом, который виднелся в дальнем конце запущенного огородишки. Не успел он подойти к двери дома, как та, звонко скрипнув, распахнулась. На пороге появилась дряблая, с папироской в бледных губах, женщина.
