В то время, где-то через год после торжественных похорон Марселино, — а ведь тогда за гробом шёл не только деревенский оркестр, но даже жандармы с конями в поводу, — донья Иллюминада (или Реверберасьон, или как бишь её) услышала о чуде, произошедшем с распятием, которое всё ещё принадлежало ей. Она тут же решила приехать в монастырь и посмотреть, вправду ли деревянное распятие, как разносит молва, разговаривает; если же это окажется правдой, дама твёрдо намеревалась отобрать у монахов свой старый подарок.
Донья Иллюминада велела запрячь в карету четырёх самых породистых коней, взяла с собой ненаглядного сыночка Мариано, управляющего поместьем и компаньонку (двадцатилетнюю красавицу по имени Адорасьон) — и однажды вечером заявилась в монастырь, где только-только успели закончить строительство и убрать после него весь мусор.
Важная дама сообщила монахам, что она-де владелица большого распятия, и отец-настоятель со старожилами общины приняли её с некоторым опасением — посетительница была и вправду очень влиятельна. Они тут же проводили её в часовню, и отец-настоятель уже задумался, не устроить ли молебен с музыкой и всем прочим, а самим потихоньку просить Господа, чтобы старуха не забрала у них марселиново распятие.
В часовне дама долго рассматривала распятие со всех сторон и даже потрогала ноги Христа. Наконец она попросила монахов оставить их с сыном одних, и братья подумали, что это вполне понятная просьба — дать им помолиться без посторонних.
Тут дама торжественно встала перед распятием, со всеми своими завитыми локонами, необъятными шёлковыми юбками, цветами на корсаже и кольцами на каждом пальце. Она принялась напоминать Господу о том, сколько денег её семья всегда отдавала бедным, и сколько сама она потратила на милостыню, пожертвования и всякие добрые дела, так что не поговорит ли Господь теперь с ней, раз уж даже с бедным оборвышем говорил.
А дон Мариано добавил, чтобы Господь отвечал побыстрее, потому что это ж его мать просит, а она никогда ещё никого ни о чём не просила.
Господь же наш Иисус Христос, Который знал донью Иллюминаду по имени, — а полностью её звали Иллюминада Реверберасьон София де Тринидад Гонсалес де Бусто де Гомес-Эрсилья де лос Уэлмос, — не смотрел ни на неё, ни на дона Мариано. Его слегка покрытые пылью губы так и не шевельнулись, хотя расфуфыренная старуха и её сынок долго ещё упрекали и улещивали Его, перечисляя свои добрые дела. Так Христос, говоривший с Марселино Хлеб-и-Вино, и не сказал им обоим ни единого слова.
