— Пришли проведать папу? Решились, значит, — сухо произнесла дочь Савицкого.
Вадим смущенно улыбнулся, словно один был виновен в том, что Савицкого никто не навещал. Вадим пытался вспомнить ее имя. Знал же, а вот забыл. И это, вероятно, отразилось на его лице.
— Не мучайтесь. Я младшая дочь Валентина Николаевича, Любовь.
— В отдел звонил врач и категорически запретил навещать. Неделю.
— Вы педантичны… Что произошло, вы можете сказать? От нас все скрывают. Ведь папа никогда раньше не пил.
Вадим не ответил и шагнул в комнату.
Он не сразу увидел Савицкого. Кровать стояла в нише, за парусиновой портьерой. Угол портьеры был приподнят, и из-под нее виднелась голова Савицкого.
Вадим подошел к портьере, не зная, что предпринять. Не заглядывать же под нее.
— Вы?! — Савицкий хотел что-то сказать, но замолчал — в комнату вошла Люба. Она забросила полог портьеры.
Вадим присел.
— Все болеете?
— Сердце, понимаете…
— Сердце? А в отделе слух, что ангина.
— Сердце. И главное, неплохо себя чувствую, а не выписывают. Кардиограмма ненормальная. Все наоборот — положительные пики направлены в отрицательную сторону.
— Может, перепутали полярность?
— Что вы? Это исключено. Просто у меня все наоборот, — усмехнулся Савицкий своей странной улыбкой.
Вадим наклонился.
— Не смейте ничего рассказывать дочери. Когда у человека сплошные неудачи, ему стыдно даже перед самыми близкими людьми…
Вадим оглядел комнату. Все тут было большое и прочное. Письменный стол, старый, с завитушками на конце. Такой же шкаф. Стулья, темные, с продавленными сиденьями. Над столом — потрескавшаяся бесцветная карта полушарий с латинскими названиями. Вадима поразило количество старинных инструментов. Расставленные по всей комнате, они тускнели зеленоватой желтизной. Гироскопы, секстант, три подзорные трубы, компас, барометры… И еще немало незнакомых вещиц векового возраста. Такое впечатление, что находишься на борту бригантины. В стороне висел бумеранг.
— Флибустьер. Мятежная душа корсара, — произнес Вадим.
Савицкий перекатывал яблоко по своей груди. Есть он почему-то не решался.
— Когда-то я собирал спичечные этикетки. У меня их было около двух тысяч, — добавил Вадим.
Казалось, они будут говорить о чем угодно, не переходя границу, за которой разговор может вылиться во взаимное недовольство, раздражение.
Вадим ловил быстрый скачущий взгляд Савицкого. Такое впечатление, будто набрасывались невидимые нити. Одна за другой. Чтобы он и Савицкий стали единым целым. Вадим повел плечами, ему хотелось сбросить эту паутину. Но не удавалось.
