Каждый вечер, после службы, я уединялся в Сергиевском приделе
храма и писал икону. Я не замечал, как бежало время. Иногда сзади меня
слышались медленные, степенные шаги Василия. Он останавливался на почтительном
расстоянии от меня и неподвижно застывал, наблюдая за моей работой. Но вот раздаются
семенящие шаги Гришки-алтарника. Он подходит ко мне и становится напротив,
давая понять, что пора заканчивать — на улице светает, а мне утром служить.
Я кладу кисти и иду отдыхать, чтобы завтра, а вернее, уже
сегодня опять вернуться в Сергиевский придел.
Работа продвигалась медленно. Я не мог и не хотел форсировать
ее. Порой мне казалось, что икона получается. В эти минуты я испытывал необыкновенный
прилив сил и был счастлив. Но порой у меня опускались руки. Краски мне казались
грубыми, нечистыми. Разве можно этими жуткими красками (да простит меня добрейший
Адольф Николаевич!) передать тончайшую эфирную структуру, божественную чистоту
света Преображения?! Но тут же я с горечью констатировал: дело здесь не в
красках. Не говорил ли глубоко почитаемый мною святой Григорий Нисский,
проницательный богослов и тонкий ценитель искусства, что грубое и низкое
способно служить для выражения духовного и возвышенного? При этом он приводил
слова из Священного Писания, которые, взятые вне контекста, могут показаться
применительно к Богу откровенным богохульством, но в сочетании с другие.; дают
возможность глубже выразить таинственную сущность Божества, чем набор
благочестивых эпитетов. Значит, все дело во мне, в моей бесталанности, в
неумении найти такие сочетания красок, материальных и грубых, с помощью которых
можно было бы запечатлеть тайну Фаворского света! Я никогда не переоценивал своих
возможностей ни в иконописи, ни во всем остальном. Но я знал, что талант— это
не только естественная предрасположенность человека к тому или иному роду
деятельности, но и благодать Божия. Выходит, нет соизволения свыше на мою
работу, что-то я делаю не так, чего-то недопонимаю. И вдруг меня пронзила
простая и до того очевидная мысль, что я растерялся и не мог взять в толк, почему
она раньше не пришла мне в голову. Ведь для того, чтобы запечатлеть Фаворский
свет, недостаточно напрягать воображение, недостаточно умозрительных спекуляций
— его нужно увидеть!
Я пришел к тому, с чего должен был начать, с чего начинали
мои предшественники, устроители Сарской Преображенской обители, игумены Даниил,
Филофей, Тихон, а в начале нашего века — старец Варнава. Ну разве это не
парадокс? Я, основательно изучивший историю исихазма, написавший на эту тему
целую книгу, даже не предпринял попытки по-настоящему испробовать на себе метод
умной молитвы, практиковавшейся исихастами!
