Увидев перед собой величавого старика с
благодушным лицом, похожего на Деда Мороза, Ваня вскочил на ноги и неожиданно
сказал:
— Снега в этом году было мало. Для посевов —
плохо. А теперь, я смотрю, много. Навалило. Вон — сугробы. А для посевов — хорошо.
Зима холодная. Мороз. Вот.
Никифорович стоял перед ним, кивал, соображая,
что встретился один на один с братаном, который только что что-то зарывал в
снегу, — может, оружие, может, деньги, а может — и того, останки жертв, а
где-то здесь его дружки, а где-то здесь, быть может, и монахи, Дионисий-то ведь
точно сюда пошел, а ну как они его — Господи, даже и предположить жутко. Что
ему в снегу-то нужно, зачем он говорит, что много снега — это хорошо, для чего,
собственно, хорошо? А — следы заметать, улики закапывать: чего роет? Руки
красные огромные, как две снежные лопаты раскинул, страшный, заросший, на
человека почти и не похож, зубы заговаривает — про посевы…
И тут Никифорович увидел в двух шагах от него
черного кота. Кот сидел и облизывался, да еще и мыл себе лапкой белую мордочку,
потому как Ваня все-таки выполнил свое обещание и отломил ему от своего батона
изрядный кус докторской колбасы. Никифорович, несмотря на белую морду кота,
внутренне содрогнулся, подумал: “Э-э, да тут не разбойники, тут жди чего
похуже”, мысленно осенил себя крестным знамением: “С нами крестная сила” — и
строго спросил:
— Что зарываем? Где все?
— Один — в доме, прямо на меня выскочил, да я
схватить его не успел, а другие пошли к соседке, — Ваня улыбнулся. — А одного
они связали и томили в сарае. Разборка тут какая-то, — прибавил он, ловя себя
на желании понравиться благообразному старику-монаху.
Но вдруг его поразило странное предположение — а
чего, собственно, он здесь делает, а? Монах, в такое-то время? Хозяйки нет, а
он пришел. А где, собственно, Незнакомка? Ах вот оно что — они ее заперли в
доме, а этот — сторожит. Может, он благообразный-то благообразный, а сам — из
их шайки? Ну, бывают такие случаи. Один — на стреме стоит, положительного
изображает, дружинника, представителя власти, а сам… Операция “Ы”. Маскарад,
одним словом. Ваня тут же переменил тактику, пуская в ход уроки КПЗ — недаром
же он провел там полтора года:
— Ты чего мне тут пенку пускаешь, разводишь
темноту с чернотой? Ты чего это свистишь, травишь, тянешь фазана, шаманишь,
шлифуешь уши, лепишь горбатого, липуешь, мухлюешь, парафинишь, накалываешь,
буровишь, шобла-шелупень-чувырло-хипежник-фраер-задрыга-лох-мазурик-лярва! Вали
до хазы, там они тебя, у соседки, ждут. Пойди, пойди к ним, скажи — без понта,
первоначальный план не удался, малина занята, уходим дворами. Или ты к этому
твоему дружку устремляешься, который в доме засел? Знаешь стих: “Ворон крови
попил. Сыт”. Дошло? А женщину зачем похитили? Сейчас и дружка твоего оттуда
выкурю. У тебя, кстати, закурить есть, нет? Ты молитвы-то знаешь, монах? Ну,
читай “Отче наш”. А то по всей Москве такие ряженые в рясах расхаживают,
милостыню на монастыри собирают, а скажи им: прочитай-ка, брат, “Верую”, а они
ни бэ, ни мэ.
