Несмотря на
то, что Ирина была человеком первых реакций и действовала всегда «по наитию»,
она поняла, что не вполне готова к разговору с сыном и что ей следовало бы
заранее продумать линию поведения с ним. Она не знала, стоило ли ей подкупить
его ласковыми словами примирения или, напротив, притвориться жертвой его
сумасбродства и держаться оскорбленно и холодно до тех пор, пока он сам не
попросит прощения. Так и не сделав выбора, она предпочла вести себя до поры
так, словно меж ними вообще ничего не произошло и они расстались лишь накануне.
— О, — она
протянула руку Анатолию, улыбаясь весело и даже кокетливо, — такой приятный
молодой человек и что, неужели уже монах? А какой — черный или белый?
— Как это —
белый? — удивился он.
— Ну, черные
же, говорят, никогда не моются.
Молодой
монашек смущенно засмеялся:
— Ну тогда я
действительно белый — только вчера из бани.
— О, это
воистину подвиг, — продолжала восторгаться Ирина, — в самую пору молодости,
сил, безумных желаний пожертвовать этим миром — знаете, я даже не найду
аналогий!
— А когда ж в
монахи-то идти, как не в пору сил да молодости, — с готовностью отвечал монах,
— когда все это можно принести и положить к ногам Господа? А потом — к
каким-нибудь там сорока годам уж и приносить-то нечего — все уже
растерял-растратил, одна только усталость и воздыхание.
Ирина
поежилась, но, не сбавляя молодого напора, продолжала:
— Так как же
мне вас называть? Неужели и мне следует называть вас «отцом»?
— Да хоть
горшком называйте, только в печь не сажайте, — развеселился Анатолий.
— Вы так юны,
и я почти гожусь вам в матери, неужели я должна, вопреки здравому смыслу,
соблюдать эту нелепую условность?
— Священников
называют «отцами» не за их возраст, а за чин, — строго вставил Лёнюшка.
— Все равно,
простите, не могу, все мое нутро восстает против этого! Мне называть вас так,
значило бы — профанировать...
— Пелагея! —
вдруг скомандовал Леонид. — Чаю! А то у вас здесь рыбка, а рыбка водичку любит.
— Тихоновна, а
ты? Пожалуй-ка к столу! — обратилась Пелагея к хозяйке, которая сидела все в
той же позе, что и днем, и уже сделалась как бы частью мебели.
— Не хучу! —
отозвалась та.
— Так ведь
весь день ничего не ела!
— Не хучу!
— Мне бы
хотелось на всякий случай дать тебе некоторые наставления относительно моей
смерти, — Ирина жестко посмотрела в глаза Одному Приятелю, то и дело вертя на
пальце большое, но изящное кольцо с мутным голубым камнем.
