Из отверстых
алтарных врат торжественно и церемонно показалась процессия монахов в голубых
облачениях. Прошествовав в центр храма, они, развернувшись, встали лицом к
алтарю то ли полукружием, то ли треугольником, со старцем во главе. По правую
руку от него Ирина увидела Калиостро — еще более загадочного и осанистого в
своем голубом наряде и спускающимся по нему с черной высокой шляпы недлинным
шлейфом. Напротив него очутился тот — русобородый со строгим внятным лицом,
который сопровождал старца во время его послеобеденной прогулки. Рядом с ним,
вытянувшись по струнке, стоял черноглазенький с всклокоченной бородой. Из
алтаря важно и неприступно выглядывал Лёнюшка.
— Кто такой
Таврион? — спросила Ирина, отыскав Пелагею и пробравшись к ней сквозь застывшие
черно-бурые фигуры.
— А вот он! —
старуха кивнула на русобородого. — Иконописец, — добавила она уважительно.
— А Дионисий?
— А вот этот
— грозный такой, — она показала на Калиостро. — Ученый! Богослов. А уж строгий!
Тут одна к нему подошла на исповеди, говорит, мол, во всем, батюшка, грешна, во
всех грехах, какие только ни есть! А он ей: «Что — машину угоняла, банк
грабила, в покушении на члена правительства участвовала?»
— Тише вы! —
зашикали на них. — Нашли время разговаривать!
— А фамилия у
него — такая звучная, такая благородная, наиблагороднейшая прямо, — все-таки
прошептала Пелагея.
Старец вдруг
отделился от остальных монахов и, сопровождаемый юношами со свечами, медленно и
чинно взошел на амвон. Предприняв несколько ритуальных переходов вправо и
влево, он спустился вниз и, шествуя через всю церковь, совершал, как заключила
Ирина, какое-то чрезвычайно изящное магическое действо, обмахивая богомольцев
дымящимися и дивно позвякивающим в такт каждому движению его руки кадилом. При
его приближении все, как по мановению, почтительно наклоняли головы, и эта
сцена показалась Ирине возвышенной и грациозной. Как только процессия
поравнялась с Ириной, обдавая ее дивно пахнущим дымом, она тоже чуть-чуть
поклонилась, словно выказывая, что и она согласна участвовать в этом прелестном
обряде, и в то же время пользуясь случаем не встречаться до поры глазами с
Александром. Но она не рассчитала, выпрямившись слишком рано, и поневоле посмотрела
на него в упор.
— Да если ты
меня не отпустишь, — орал Саша, — я все равно убегу! Старец сказал, чтобы без
твоего разрешения я не приезжал, ну что ж — я тогда просто убегу к тем хипарям,
с которыми мы случайно и попали в его Пустыньку. Накурюсь марихуаны, наколюсь
до одури, напьюсь в лоскуты! Буду ночевать по вокзалам и пустырям, а здесь не
останусь! «Тонкие образованные люди! Дивные концерты! Фантастические пикники!»
А все только и знают, что тайно ненавидят друг друга, завидуют, сплетничают и
тщеславятся кто во что горазд. Прожженные лицемеры! Что ты думаешь — я не вижу,
как они, делая сочувственные лица и набивая брюхо твоими угощениями, радуются и
потешаются твоему падению, твоему бесчестию, с интересом наблюдая, что ты еще
там выкинешь — какой фортель?
