— Очень-очень злиться…
А то я не знаю. Рассказала бы что-нибудь новенькое. Сообщила б марафетчику, что ему нельзя наркотиков: ему-де это не полезно, — и посмотрела бы, остановит его или нет.
Получила Эми на всю катушку.
Это ей дорого будет стоить, и я выдал ей полную стоимость. Честный Лу — вот я каков: «Давай-ка Лу пощекочет тебе под хвостиком».
Наверно, я весь употел с такой разминкой, да еще и голышом, потому что очень паршиво простыл. Нет, не смертельно — не так, чтобы в лежку, но по городу гонять не мог. Недельку требовалось полежать. Хоть какая-то передышка.
Не нужно было разговаривать с толпами народу — чтоб они задавали свои дурацкие вопросы да по спине меня хлопали. Не нужно было идти на похороны Джонни Паппаса. И к родне его заходить не надо — а иначе пришлось бы.
Ко мне заглядывали ребята из конторы и пару раз заезжал Боб Мейплз. Он сильно осунулся — как будто лет на десять постарел. Про Джонни мы не заговаривали — просто беседовали вообще, — и его визиты проходили нормально. В разговорах всплыло только одно, зато не давало мне покоя. Случилось это в первый… нет, наверно, во второй раз.
— Лу, — сказал он, — а почему ты отсюда вообще не уедешь?
— Не уеду? — Я удивился. Сидели себе спокойно, курили, словом-другим изредка обменивались. И вдруг вот такое. — А чего мне уезжать?
— Чего ты вообще здесь торчишь? — спросил он. — И зачем тебе полицейская бляха понадобилась? Почему врачом не стал, как отец? Не попробовал чего-то добиться?
Я покачал головой, не отрывая глаз от одеяла:
— Не знаю, Боб. Ленивый, наверно.
— Очень забавно у тебя это проявляется. Как лишнюю работу на себя взять — так не ленивый. Ты у меня в конторе часов оттрубил больше любого. Но если я правильно в людях разбираюсь, тебе ж не нравится. Ты эту работу никогда не любил.
Тут он был не вполне прав, но я его понял. Другая работа мне бы понравилась гораздо больше.
— Не знаю, Боб, — повторил я. — Наверно, лень бывает разная. Типа ничего-не-хочу-делать — и типа по-накатанной-колее. Берешься за работу, думаешь: вот немного поработаю, — а это «немного» все тянется и тянется. Чтобы прыгнуть, тебе надо побольше денег. Потом не можешь решить никак, куда тебе прыгать. А потом, может, попробуешь, письмо туда-сюда отправишь, а там хотят знать, какой у тебя опыт, чем ты занимался. Да так и не захотят с тобой связываться, а если и захотят, то начинать придется с самого низу, потому что ты ни шиша не знаешь. Вот и сидишь на месте — только это, считай, и остается, — и вкалываешь что было сил, потому что умеешь. Ты уже не молод, а ничего больше у тебя нет.
