— Я согласен,
— закивал Алексей, — и про срам нынешний, и про власть хапужную, и про страну.
Нам особо это понятно, вы считаете себя ненужным и нищим, а про нас и вовсе
разговора нет. Вы там не нужны, а такие, как мы, нигде не нужны. Мы — самим
себе не нужны.
— Думаю, что
вы не совсем правы. Вот храм перед вами, в нем, когда предстоим престолу
Божиему, все равны. Иной суд человеческий, как сказал авва Агафон, и иной суд
Божий. Господь любит нас не за звания и чины, не за богатство, известность и
почет, и судить будет справедливо и нелицеприятно. Вот пример. Тут неподалеку могилка
есть одна, пойдемте, покажу.
Они встали и,
пройдя метров тридцать, остановились у гранитной плиты, на которой была выбита
кленовая веточка, а под ней надпись: “Клиновский П. В.”.
— Это
архитектор, — пояснил Георгий, — возможно, в своей жизни он построил много
хороших зданий, но завершил свой земной путь он, на мой взгляд, некрасиво. Если
вы пскович, то, верно, помните, что в центре был храм Казанской Божией Матери,
нарядный такой, девятнадцатого века постройки. Так вот, кому-то не понравилось,
что он стоит, что службы в нем правятся, молитва звучит. Поручили известному
архитектору Клиновскому обосновать необходимость его сноса. Тот и исполнил.
Прожил, кстати, после этого совсем недолго: скончался, немного не дожив до
пятидесяти. Вот теперь храма нет. Строили на его месте пивнушку. Дважды
строили, и дважды она сгорала. Теперь там пустырь, а здесь лежит господин
Клиновский. Я почему-то склонен думать, что сегодня он тоже сказал бы про
Россию: “Эта страна”, но дело не в этом. Вы ведь сейчас видите эту надпись? И
я. А в праздник Казанской иконы Божией Матери она полностью изглаживается,
исчезает: смотри-не смотри — голый камень. Я не первый год уже проверяю и всем
показываю. А мне как-то несколько лет назад старушка одна показала. Вот таков
суд Божий. Здесь ему слава, почет, уважение, а там, возможно, имя его изглажено
из книги жизни, как изглажено оно на этом камне в праздник Казанской иконы.
Алексей
пристально вглядывался в гладкую, чуть красноватую, поверхность камня, словно
пытаясь прочесть тайну его, Алексея, жизни. Видно задел Георгий какую-то
молчащую доселе струну, и она тихо зазвучала, призывая обернуться и взглянуть
внутрь самое себя. Рассмотреть, чем же наполнены его дни и ночи? Важно ли это?
Существенно ли для себя и для мира, для этих деревьев и для спящих здесь вечным
сном усопших? Как все это разгадать?
