— Если не
верит, отрицается Бога, то да. А так — человек превыше всякой твари, потому как
образ Божий. Святитель Григорий Палама утверждает, что человеческое достоинство
выше ангельского. Удивительно просто: такая вышина человек и так низко может
опуститься — прямо в дрожь бросает.
— Ну да, вот
как я, например, — стукнул себя по колену Алексей.
— Да нет, это
ведь больше внутреннее падение, внешне человек может выглядеть вполне
пристойно. Но, скажу вам, по смерти многие тайны открываются. Нераскаянные
покойники, как их ни штукатурят в морге, чернеют, распухают и смердят, а
праведные — белые, как живые совсем. Не всегда, конечно, так, но по большей
части.
— Вам виднее,
но нашли мы как-то в одном заброшенном подвале покойника-бомжа. Долго он
пролежал, но не разложился, а высох как мумия и никакого смрада.
— Я и говорю,
что по разному бывает. Может быть, этот бедолага страдал много и добрые дела
какие-нибудь имел, может, внутренне каялся в своих грехах. Это все, конечно,
тайна, нам не следует на это полагаться. Лучше, пока есть время, начинать жить
по христиански.
— Тяжко это,
хочется слабинку себе дать, трудно во всем блюсти веру.
— Да нет, это
больше кажется. Привыкнешь — и нет никакого труда.
— Да только
как привыкнешь-то, — сокрушенно махнул рукой Алексей, — когда там выпить
пригласят, а там и сам кого пригласишь, там то сделаешь, там другое. Нет,
трудно это...
Георгий не
стал более убеждать, и они посидели молча, а со стороны сторожки доносились
песий скулеж и лай.
— Помощник
мой, Дон, старый кобелек, но голос подает когда надо, — пояснил Георгий и
продолжил на затронутую тему: — Я, знаете ли, человек старомодный. Привык, что
в наше время, худо-бедно, существовали какие-то нравственные критерии и нормы.
Самое интимное никогда не выставлялось на всеобщее обозрение. Чувство стыда
свойственно человеку, оно вложено в него с рождения, как дар Божий, и даже в
советские годы это чувство не дерзали разрушать. Это и понятно — нравственно
здоровый человек создает такую же здоровую, крепкую семью, а такими семьями
стоит государство. Крепкое у нас было государство! Что бы сегодня ни говорили
правдорубы и прочие словоблуды. И власть уважали, и родину любили! Вы можете
плюнуть мне в глаза, можете посмеяться, но я люблю свою страну! Я никогда бы не
дерзнул сказать про нее: “Эта страна” или “В этой стране...”. Меня воротит,
когда так о России говорят. Да, я никогда бы не уехал, пусть трудно, голодно
даже. Скажете, мол, кому ты там нужен? Кто тебя туда возьмет? Да, я там не
нужен! Но и они мне еще больше не нужны. Вот этот храм, это старое кладбище —
это настоящее, мое! Здесь я пустил корни, как эти тополя, клены и вязы, здесь
хочу остаться навечно и лежать за одной из этих оградок.
