То, что произошло далее,
вконец ошеломило Василия, и в первое мгновение он растерялся, а во второе —
опустился на колени. Теперь стал ясен смысл домашнего халата, который так легко
слетел с плеч его возлюбленной. А он-то, дурак, и не понял сразу!.. Пораженный
девственной первозданной красотой девичьего тела, он, содрогаясь душой, встал
на колени. Как будто Аня являла собой памятник высшей гармонии. (Но даже в
момент этого таинства предательски мелькнуло в потрясенном сознании собственное
жалкое отражение из зеркала.) Тело Ани — это и была музыка. Симфония
человеческого совершенства. Все античные мраморные Венеры и близко с ней не
стояли, глянцевые топ-модели из журналов были безнадёжно мертвы! И теперь эта четко
выверенная божественная гармония открыта ему! Вмиг, и только сейчас, пришло
глубокое осознание поэтического преклонения перед женщиной. Полки, нет,
дивизии, армии склонивших головы поэтов, композиторов, художников... И где-то в
последнем ряду ошарашенный, ничем ещё не прославившийся юноша Василий Морозов.
Дверной звонок заставил
вздрогнуть обоих. Аня посмотрела на Василия вопросительно, а тот пребывал в
беспомощной растерянности. Какой демон нажал эту фальшивую клавишу?
Пока в голове Василия
рождалась эта смелая и нужная фраза: не открывай! — Аня уже набросила халат,
затянула на талии поясок, и с каким-то едва уловимым разочарованием, больше
похожим на лёгкое презрение, протянула своему Ромео руку:
— Ты же не будешь стоять
на коленях, когда я открою дверь?
Да, действительно.
Нелепо.
И всё! Дверь в эту тайну
так же неожиданно захлопнулась, как и открылась.
Или некто вломился в
неё?
На пороге стоял
улыбающийся Брагин. Без приглашения шагнул в прихожую и, увидев Василия,
спросил:
— О, Маэстро! Ты чё, за
нотами зашёл?
Как будто другого повода
оказаться в этой квартире у Морозова не было. Но судя по тону, Брагин такого и
предположить не мог. Маэстро, по его представлениям, конкуренции не составлял.
— За нотами... — то ли
повторил, то ли трусливо оправдался Василий, и тут же увидел, как окатила его
гневным сиянием глаз Аня. Взгляд её был окончательным приговором. А слова
разбили в прах последнюю надежду реабилитироваться за малодушие.
— Да, Вася, вот твой
«Детский альбом» Чайковского, — сказала Аня, акцентируя на слове «детский»,
отчего горечь и обида заполнили душу Василия, и в ней не осталось места ничему
другому.
— Слышь, Маэстро, —
снова обозначил себя Брагин, — ты извини, мне тут с Аней поговорить надо. —
Прямой намёк, что «детям» пора убираться...
