Разбавила Марья воду,
потрогал ее батюшка на всякий случай, погрозил Марье пальцем, улыбчиво погрозил
и окрестил остальных детей.
После крестин —
застолье, веселье. В застольи батюшка не участвовал. Он перед отъездом подошел
ко мне, погладил Ваню по головке и сказал:
— Не возгордись,
Игнатий, что на внуке твоем чудо Божие явлено. И радостно, и... страшно!..
Милостив Господь к этому дитяте. Крещение — второе рождение, сам знаешь, а у
твоего внука оно и вправду второе — Дух Святой теперь на нем, от смерти
неминучей спасение. Не думай, Игнатий, как и чем кормить внука, о путях его
духовных думай. А кому много дано, с того много и спросится. Помни...
Помню до сих пор слова
батюшки Василия, Бог даст, и Ваня их не забудет. Вот так и окрестили Ваню
кипяточком.
— Неужели правда? —
спросила Карла, с испугом глядя на Ваню.
— Неправды не говорю, —
отвечал церковный сторож.
— А почему страшно, если
чудо, а, Игнатий Пудович? — спросил Павлуша.
— А потому, что вера
наша слаба. Необычное, непонятное всегда страшно. Замыкаемся мы в суете
будничной, только она у нас перед глазами, только она в голове, вот и страх
оттого, что суетой только живем. А в суете и бес поганый тут как тут.
— А они тоже есть? —
спросил Павел и втянул голову в плечи.
— Ну, а как же!.. —
Игнатий Пудович перекрестился. — Был у меня с ними случай один. Давно, очень
давно. Я тогда жизнь вел ужасную, горькую и неправедную. Вином упивался до
беспамятства. А все потому, что к вере не пришел еще. На распутьи дорог был.
Беда это, отроки. Магазин рядом с нашим домом — сами видите каждый день пьяниц,
что толпятся там. Несчастные люди! Глаза пустые, лица пятнами покрыты,
изможденные, страстные, страшные. Ужас. Вот и я таким был. Мои приятели служили
ночными сторожами. Что уж там они сторожили, я сейчас не помню, но помню, что
сидели они в подвальном помещении. Вот как-то раз сидел там с ними и я. Трое,
помню, нас было. И поджидали мы четвертого, вот-вот он должен был подойти.
Разлили мы по стаканам вино и тут слышим шаги за дверью. Кто-то идет по коридору
и приближается к двери. Закричали мы весело, а я громче всех:
— Входи быстрей! Давно
ждем... Скорей, а то вино выпьем!
Притопали шаги к двери с
той стороны и стихло все.
— Да входи же! —
закричал я опять, — чего встал? Молчание за дверью.
Подошел к двери, открыл
— никого. Высунул я голову в коридор, оглядел недоуменно его — пусто.
— Никого, братцы! —
сказал я друзьям.
У тех изменились лица,
слегка струхнули они.
