— И назовем мы нашу
историю, которую этот предмет представляет:
Огрызок
— Аид, мы слишком
задержались. Пепелище Ельца меня начинает утомлять. Пора.
— Да, о несравненный! Я
с этим и осмелился войти к тебе. Кони отдохнули и отъелись. Преследовать и
топтать Тохтамыша — это, все-таки, работа. К тому же, я жду не дождусь, когда
эту «доску»-икону...
— Я передумал, Аид, —
усмехаясь, перебил его Тамерлан. — Не облизывайся. Я возьму ее себе и буду
перед шатром вытирать об нее ноги. После переправы через Оку ты с десятью
туменами пойдешь на Владимир...
— Ее нет больше во
Владимире, о справедливейший, — мягко вставил Аид. — Она ушла.
— Куда?
— В Москву.
— Но в Москве я буду
раньше, чем ты во Владимире. Аид перестал подобострастно улыбаться, из глаз его
полыхнуло жутью, лицо окаменело, и он скрежещущим полушепотом произнес:
— Они ее затем и несут,
чтобы ты не был ни в Москве, ни во Владимире. Они всей Русью сбежались сейчас к
той дороге, по которой ее несут, бьются лбами о землю и вопят, чтоб она спасла
от тебя, как они сами называют, Святую Русь.
Даже Тамерлан всегда
ежился, когда он так говорил, а при последних двух словах будто молнией
полоснуло из выпученных Аидовых глаз.
— Они действительно
глупы, — Тамерлан пожал плечами, — им нет места в моей империи. Повтори приказ,
по всем туменам: пленных не брать, все, что горит, сжигать дотла, все, что
ломается, ломать до мелких обломков. Если хоть один воин выполнит приказ
нерадиво, весь его тумен наказывать плетьми, а каждого пятого — на кол. Все.
Взгляд Аида повеселел.
Пятясь назад, он спросил:
— Как твоя нога, о
выносливейший? Не хочешь ли, чтобы я растер ее?
— Нет, Аид, ступай.
Никто, кроме Аида, не
смел и намекать на его хромоту. Сам же он демонстративно и даже слегка
преувеличенно хромал среди свиты покоренных им королей, шахов, ханов и эмиров.
Да, хромой калека повелевает миром. Хромец, которого вы сами прозвали железным.
Тамерлан полулежал в
своем шатре на тигриной шкуре, расстеленной на земле. Уже 20 лет она была его
постелью во всех походах. Одеялом не пользовался никогда. Рядом лежал
любимец-меч, Аидов подарок. Волгу можно было бы перегородить телами людей,
поверженных этим мечом.
Тамерлан поднял голову
и... оцепенело застыл. Шатра над ним не было. И войска вокруг не было. Он один
в степи полулежал на тигриной шкуре. Тамерлан не терялся ни в каких ситуациях.
В сражении с персидским шахом (тогда персов было в два раза больше) только
нечеловеческая выдержка Тамерлана, столь же нечеловеческое хладнокровие,
сверхчутье и железная воля спасли его от разгрома.
