— Нашлось кому и без
тебя, — тихо сказал Ртищев.
Именно в нем служил
молебен поп полковой и звал и ждал поручиков Ртищева и N и — не дозвался и не
дождался.
— Герр генерал, я бы
хотел, чтобы вы и сейчас в него не стреляли. Пусть он будет первым открытым
храмом.
— А я и не собираюсь в
него стрелять! У них там сейчас склад снарядов. 3000 штук. И я очень бы хотел
использовать их по назначению, калибр подходит. Туда уже нацелен взвод
десантников. И открывайте на здоровье эти развалины для культовых нужд вашего
богоспасаемого народа, которого вы с моей помощью идете лечить от заразы.
Правда, больные, судя по виду этих развалин, врача не вызывали. И не сверкай на
меня глазами! Лучше подарок принимай.
— Подарок?
— Да, с этим ведь я и
пришел. Тут мои разбойнички из седьмой дивизии вагон вскрыли из состава, оттуда
идущий, — Гепнер кивнул в сторону границы, — исправно идут, согласно договору,
все армейские подъездные пути ими забиты. Из-за них 200 моих танков на
платформах в Белостоке застряли. А в том вскрытом вагоне... мои бандиты
почему-то решили, что там водка, а там — одни иконы. Подарок фюреру от богоспасаемого
народа... Да ты глазами не сверкай, а лучше подарок принимай из того самого
вагона. Судя по сопроводительной бумаге, это та самая, о которой у нас речь
шла.
— Они могут и ту самую
продать... Да нет, копия, конечно, но с Нее и копии чудотворные.
— Дарю, пусть она будет
твоя походная. Ну, а как полк своих наберешь, глядишь, и попом полковым
разживешься. Может, и тем самым, раз говоришь, что живой он еще.
— Не может быть! —
выхрипом отслоилось от губ Ртищева, когда он увидел икону.
— Что, знакомая?
— И даже очень, —
прошептал Ртищев. — Я к ней прикладывался, перед самым главным причастием в
своей жизни. Коли дойдем до туда, водружу Ее на свое законное место... До
Москвы дойдем, Эрик?
— Ну, а коли не дойдем,
тогда вообще зачем идем?!
— Там храм есть, совсем
рядом с Москвой, оттуда Она... Уже когда обрушилось все, того попа полкового
туда определили. Я с фронта ехал, сто лет до этого не заходил... он силой
затащил, первая литургия моя, которую не отмаялся, а выстоял по-настоящему...
вот к Ней приложиться заставил, точнее, просто мордой ткнул в Нее. Там у него
еще портрет Царский был, с выбоиной от пули, призывал к нему прикладываться, он
на отдельном аналое лежал, я тогда отказался... Царь-то жив еще был, еще даже
не в Тобольске, а я, зараза, сердит был на него...
Почти ничего не понял
генерал Гепнер из обрывистого ртищевского монолога, вздохнул только и хлопнул
его по плечу. Уже шли над ними первые волны «Юнкерсов», начиненные бомбами и
десантниками, пора было заводить моторы своих жестянок и начинать самое
грандиозное, самое страшное сражение всех времен и народов.
