Подъехал автобус. За минуту до этого он еще сомневался, не вернуться ли домой, однако влез в него. Михал жил через пару остановок. Застал его дома, но договориться с ним было невозможно.
Домой в этот раз вернулся пешком. Снял с облегчением ботинки и сунул ноги в домашние тапочки.
«Как же одна женщина может до печенки достать другую! Это мать Стефана, вроде бы неглупая, а никак не хочет понять, что Стефан только со мной может быть спокойным и счастливым. Мужчине необходимо дать безопасность и любовь. Ну и чтобы в доме было чисто, обед вовремя приготовлен. В такой квартире, как у нас, действительно можно прожить счастливо целую жизнь.
Теперь мне стало тяжело ходить, а как нагнусь, так сразу руками надо обо что-то упереться, иначе вниз головой упаду. Уже почти девять месяцев живот ношу, а в нем наш ребеночек, мой и Стефана. Если бы не он, то Стефан не женился бы на мне, мать бы послушал. Чего только она не творила, чтобы нас разлучить. Сумасшедшую из себя изображала, только чтобы его от меня оторвать.
Возвращались мы однажды из деревни от моих родителей. Погода теплая, шофер верх у машины опустил. Езда, как в сказке, — по обеим сторонам темный лес, а дорога в свете фар, словно желтая река. Платье от ветра задирается прямо на голову, мы его со Стефаном ловим, ну, конечно, не обходится без того, чтобы он там меня рукой не зацепил. Водки, настоянной на сливах, выпил, весело ему было.
Уже кончился лес, свет вдалеке показался, и тут какое-то существо чуть нам под колеса не попало. Шофер резко затормозил, так что нас в ров снесло. И в тех фарах она — мать Стефана. Седые волосы развеваются, прыгает по дороге, будто танцует, руками размахивает. Стефан к ней подходит, а она его — бах по одной щеке, бах по другой. Он ее за руки хватает, а она вырывается и рычит нечеловеческим голосом. Шофер подскочил, подтащили ее к машине. Как только меня увидела, снова глазами начала вращать. Сыночек, кричит, спасайся, единственный мой. У нее отрава в трусах. Меня такой страх после ее слов разобрал, что я сразу прощаться стала со Стефаном. И слезы из глаз брызнули, крупные, как бусины. А Стефан мне машет, дескать, с глаз мамашиных долой, а то она нервничает. Я сошла с машины — и в ров, в тень. Колени дрожат. Не знаю, что дальше будет со мной — я ведь ребенка под сердцем ношу.
Стефан о свадьбе совсем уж было перестал вспоминать. А когда узнал про ребеночка, кажется, обрадовался. Сразу к моему животу приник, тогда он еще плоский-плоский был, и говорит: как ты там, сынок. Учись плавать, чтобы на глубине не утонуть. Ты должен подняться еще выше, чем твой отец. Генералом станешь или президентом. Ну, мне-то надо бы сразу в загс. О костеле не могло быть и речи, только если по-тихому. Комендантша, мы с ней дверь в дверь живем, сообщила по секрету, что их с Владком ксендз обвенчал. Но это было аж на другом конце Польши. Ее отец настоял, мол, без костела дочку не отдам. Ну, комендант погавкал-погавкал и в конце концов колени перед Богом был вынужден преклонить. А мать Стефана лишь потом узнала, что мы со Стефаном уже давно женаты. А сейчас он обращается к нашему только что зачатому ребенку: вот бабушка будет рада, когда я ей скажу. Уж сколько лет внука ждет. Но она, как только узнала, сделалась темнее тучи. И к Стефану — мол, ни в коем случае. Ну, он приходит ко мне. Знаешь, говорит, Ванда, сейчас время такое, неизвестно, что нас ждет, может, война будет, где тут о ребенке думать. А я на эти его слова ничего не ответила, только голова у меня на грудь упала, как будто ее кто-то подрубил. Он снова за свое, дескать, это безопасно, он доктора найдет. Вам что, спрашиваю, не терпится из меня убийцу сделать, а голос у меня хриплый, губы дрожат. А он мне на то, что все берет на себя, не волнуйся, это ведь еще как бы лягушачий глаз, который в пруду плавает. У него нет ни нервной системы, ничего, поэтому он ничего не чувствует.
